Путь, исполненный отваги. Задолго до Истмата

Остался Алексей Бровкин один, если не считать недоросля-конвойного. Глядел на лес, на небо синее, думал свою думу. Думал о присяге своей Петру Алексеевичу, о родителе своем, сытно живущем ныне в Москве, думал о тех, кто остался в ските. Десять лет тому вручил он царю Петру свою деревянную саблю и мальчишескую честь, служа с тех пор верой и правдой. Но закатилась счастливая звезда Петра Алексеевича — почувствовали это все, потому и на задание это шли без обычного огонька в глазах. Сам Петр остался в Гааге, а Меншиков со товарищи тайно прибыли в Россию, расположившись в бывшем ските недалеко от Москвы. Цельный месяц ушел на подбор нужных людей, разведку и планирование акции. А в том, что она сорвалась, — божья воля. Теперь вот повесят его, Алексея Бровкина, так и не ставшего Иванычем, рядом с остальными на дубе... и никому не будет ведомо, где сын купеческий нашел свой конец.

Едва не заплакал от таких мыслей сын купеческий. Надо же так! Поставить все на Петра Алексеича, служить не щадя живота своего, мерзнуть, скитаясь по северным лесам в поисках старообрядцев, определяя их в рекруты, дослужиться до самого первого офицерского звания, быть представленным к капитанскому чину... все прахом! Жить бы в Голландии рядом с опальным царем да строить корабли! Какие корабли! На кой Петру Алексеевичу корабли без государства, на кой скипетр монарху без короны! Вот почему изгнанный из собственной страны царь с таким азартом ухватился за предложение Пауля Гейнса. Фредерик, король датский, спал и видел себя хозяином Северной Европы, датчане никак не могли смириться с потерей контроля над севером Скандинавии, Но необходимо было найти того, кто таскал бы им каштаны из огня. Поскольку русская царица наотрез отказалась исполнять эту роль, то было два пути: найти другого простачка и заменить ортодоксальную Софью горячим Петром, вновь свершив в России реставрацию.

Петр Алексеевич, полтора года пребывавший в состоянии хандры и скуки, за предложение Пауля Гейнса ухватился мертвой хваткой. Дух его воспарил, лик его сделался светел, хандра отступила. Он отказался от курения заморской травы и чрезмерного употребления спиртного, ночи напролет просиживая с Алексашкой в собственном домике на берегу Ваала, и придумывал планы возвращения власти. На его счастье (вернее, на его беду), в один из апрельских дней в резиденцию бывшего московского царя заглянул старец Феоктист — расстрига, бывший протопоп, глава Клинского скита. Проболтав с Петром до обеда, он вышел оттуда со злорадным блеском в вечно угрюмых глазах.

Злоумышленники быстро стали единомышленниками, моментально поняв желания друг друга: один грезил о мирской власти, а другой — о власти духовной. Под вечер они встретились вновь, но в их компанию вошел и Гейнс, щедрый душой и обладающий тугим кошельком. С тех пор и началась новая жизнь...

Вспоминая беззаботную жизнь в Гааге, Алексей молча плакал. Слезы катились за шиворот по небритым щекам и мочили рубаху. Он оплакивал все: несбывшуюся мечту, так бездарно прожитую жизнь, жалел о том, что никогда не увидит родных. Под вечер привезли Меншикова с остальными заговорщиками: совсем еще сопливым Пашкой Ягужинским и «тертым калачом» — Прокофием Возницыным. Всех четверых поставили перед царицей, которая долго смотрела на горе-похитителей, а затем печально сказала:

— Федор Юрьевич, молодых еще попробуем перевоспитать, а вот матерых можно только вешать. Потрудитесь, дядюшка!

Увидав, как при слове «молодых» просветлело лицо Александра Даниловича, отрицательно покачала головой:

— К тебе, голубь ты безродный, сие не относится. Ты уже накрал на три каторги. Тебя исправит только петля. — Она помолчала немного и добавила: — Да и это — вряд ли.

Глава 8. Гея. 1700 Здесь будет город-сад

Ранним утром 25 июня архиепископ Псковский Иосиф у врат главного монастыря Псковской епархии встречал Самодержицу Всея Руси. Утро выдалось погожее и теплое, сопровождающий архиепископа игумен Псково-Печерской лавры Серафим щурился от встающего светила и смешно задирал бороду. Низенького роста, он тем не менее пытался посматривать на окружающий мир свысока.

— Жаль, не приехали вчера! — искренне огорчался отец Серафим. — Владыка Иосиф прочел в Успенском соборе великолепную проповедь!

— О чем? — поинтересовался Ростислав.

— О любви к ближнему! — восторженно нараспев произнес игумен.

— Удивил! — пробормотал себе под нос Иннокентий. — Интересно, бывают ли другие темы?

— Бывают, боярин! — тихонько сообщил ему Иосиф, обладающий на удивление острым слухом. — О любви к Всевышнему.