Путь, исполненный отваги. Задолго до Истмата

В ходе допроса выяснилось следующее: просека ведет к старому скиту, где еще два года назад скрывались от церковных реформ старообрядцы; в связи с реформами 1699 года обитель опустела, а буквально месяц назад там поселились какие-то люди. Главным у них был чуть ли не князь — все повадки человека благородных кровей: саженный рост, богатая одёжа, оружие, жуковинье, подведенные сажей брови. С ним были еще четверо, рангом пониже. Они и занимались сколачиванием шайки-ватаги, находили решительных и отчаянных мужичков, готовых ради золотишка на все. Харч им доставлялся раз в неделю угрюмым мужиком по имени Фрол: свинина, крупы, масло и всяческие разносолы. Каждое утро шестеро самых смышленых уходили на разведку, а командовал ими Лексей — человек князя. Остальные занимались кто чем: кто валялся на полатях, высыпаясь наперед, кто чистил оружие, два человека плели лапти.

Вчера вечером их собрали всех в бывшей молельной зале. Князь, жестикулируя холеными пальцами, рассказал им о предстоящем деле. По Тверскому тракту ближе к обеду должна проезжать царская карета с сопровождающими: охраной и ближними боярами. Цель — царская карета вместе с находящейся в ней царицей и новым первым министром. Они ни в коем случае не должны были пострадать. С остальными же можно было поступать как заблагорассудится. Старшим при ватаге князь назначил своего любимчика — Лексея. Остальные трое остались с ним в качестве охраны.

— Где же ваш старший? — не утерпел Ромодановский.

— Вот он! — указал разбойник на оглушенного стеком горе-кучера. Тот кулем лежал рядом с царской каретой и время от времени бормотал в забытьи что-то нечленораздельное.

— Ну-ка! — воскликнул Паша и, подойдя к лежащему, внимательно рассмотрел его.

— Чего ну-ка? — буркнул Федор Юрьевич. — Харя вроде как знакомая, а вот вспомнить никак не могу.

Внезапно Никифоров факирским жестом освободил пленника от лишних волос и бороды, убрав бутафорский прикид. Перед ними лежал молодой человек лет двадцати пяти.

— Так это же Лешка Бровкин! — воскликнул князь-кесарь. — Сын Ивана Артемьича, купца Гостиной сотни!

На вопль Ромодановского из кареты выскочил Ростислав. «Петр Первый» Алексея Толстого был не так давно его настольным романом, поэтому при упоминании фамилии Бровкиных в нем проснулся азарт исследователя.

— Если это — Алексей Бровкин, то я представляю, кто остался на этой лесной даче! — с чувством заявил он. — Федор Юрьевич, здесь меньше чем заговором не пахнет!

— Сами с усами! — проворчал толстяк. — Не маленькие. Пал Иваныч, в божеский вид привести этого сокола можешь?

Фельдшер озабоченно посмотрел на лежащего Бровкина.

— Все зависит от того, насколько сильно Ростислав Лексеич ему по башке врезал! — пробормотал он. — Можно так врезать, что мозжечок развалится! Да-с! А как по-моему, так этот детина вообще притворяется! Веки дергаются. Эй, любезный, хорош ваньку валять! Ну, я тебе сейчас!

Сержант полез в несессер и вынул оттуда склянку с экстрактом чилибухи. Это снадобье применяется как тонизирующее средство при заболеваниях нервной системы, а сейчас оно должно было послужить исключительно для встряски организма,

— Переверните-ка его на спину! — скорее скомандовал, чем попросил он. Ростислав вместе с пыхтящим Ромодановским поспешил исполнить эту просьбу-приказ. Он накапал несколько капель в ложечку и приблизился к симулянту.

— Рот бы ему разжать! — озабоченно сказал он. — А то придется таракана в ухо запускать...

Внезапно Бровкин раскрыл глаза.

— Не надо таракана! — попросил он. — Я и так все расскажу!

— Надо же! — удивился Федор Юрьевич. — Даже я поверил, что ему башку отбили!

— Голова и впрямь болит! — признался Алексей. — Поначалу я ничего не соображал, а потом отошел.

Ромодановский надулся.

— После будем шутки шутить! Ты нам, Лексей Иваныч, вот что скажи: кто там, в лесу, остался при ските? Что за князь?

— Александр Данилыч, — прошептал Бровкин, — кому же еще!

— Не убивайся ты так, — утешил его князь-кесарь, — авось тебя царица и помилует! Она с твоим отцом дюже в хороших отношениях!

— Ничего вы не понимаете! — глухо сказал Алексей и, отвернувшись, стал смотреть на темный лес.

— Ну-ну! — произнес Ромодановский и обратился к Каманину: — Пойдемте, Ростислав Лексеич, покалякаем за татей этих... Глаза бы мои на них не глядели!