Путь героев

Рыбий Глаз, почти состоявшийся богач, легко с ним согласился. Весь этот сумасшедший поселок с полудохлыми обитателями действовал нормальному человеку на нервы. Право, рассудил Рыбий Глаз, если б гули стали совсем дохлыми, было бы гораздо спокойнее.

— Значит, ты взял себе больше, чем я, экая жадина, — невозмутимо отвечал Эйвар, человек могучего сложения и гигантской силы. Как-то раз, во время усмирения крестьян в забытом богами захолустье, он на спор ударом кулака убил лошадь, а потом и посмевшего возмутиться владельца. — Ладно, довольно. Вон туда заглянем, и по коням.

Он указал на дом, стоявший чуть на отшибе, больше и роскошнее прочих, украшенный особенно затейливой резьбой. Дом вождя или вельможи, или кто там у них, у вампиров этих, подумал Рыбий Глаз.

При внимательном взгляде мотивы резного орнамента показались ему несколько зловещими — цветы с зубастыми пастями вместо бутонов, сплетающиеся в жестокой схватке, вооруженные полузвери-полулюди, нарочито примитивные изображения животных и просто повторяющиеся узоры, вроде бы ничего особенного не означающие, но наводящие смутную неодолимую тревогу. Однако Эйвар бодро толкнул створку ворот, и после мгновенного колебания Рыбий Глаз двинулся следом. В конце концов, загадочная хоромина просто набита драгоценной дрянью, сказал он себе, уж я-то чую.

Дверь, ведущая внутрь, к удивлению обоих, оказалась заперта. Эйвар переглянулся с приятелем, а затем обрушил на дубовую створку чудовищный удар, который сокрушил бы и каменную стену. Петли жалобно хрустнули, дверь рухнула внутрь. Медведь довольно ухмыльнулся.

— Если что, все так и было, — прогудел он и шагнул в пахнущую чабрецом, медом и полынью темноту.

Они обошли дом кругом, и Рыбий Глаз начал кое-что подозревать. В доме никто не жил. Это вообще был не жилой дом — нечто вроде склада или чертога собраний. В отличие от прочих, где они успели побывать, просторных и светлых, этот изобиловал узкими сумрачными коридорами, крутыми лесенками и неожиданными тесными залами с верхним светом, где в центре слабо мерцали непонятные, исчерченные чужими рунами круги, а вдоль стен стояли отполированные скамьи и свисали связки сушеных трав. Бывшего сыскаря начала бить невольная дрожь. Незрячий глаз, коему он был обязан своим прозвищем, отчаянно зудел под мокрой от пота повязкой.

— Эй, послушай, — позвал он в широкую спину приятеля. — Нет здесь никаких сокровищ. Это дом здешнего колдуна. А может, ихнее капище. Пойдем отсюда, Медведь, гори оно огнем.

— Капище — это хорошо, — бурчал Медведь, уставясь на что-то в дальнем углу комнаты под самой крышей, куда они долго карабкались по узкой винтовой лестнице. — Капище — стало быть, по нашему, храм. А храм — это всенепременно камушки и всякое прочее золотишко. Жрецы повсюду народец прижимистый и запасливый, жаба их мать… отойди ты в угол, что ли, не мешай…

Он присел на корточки над здоровенным и даже с виду неподъемным бронзовым сундуком, при виде которого Рыбий Глаз мгновенно забыл большую часть своих страхов.

— Эй, — прошептал он. — Что-то мы нашли. Медведь, там сокровище нешуточное, невиданное. Я чую. Я всегда чую. Ты побыстрее открывай…

— Не зуди, — отмахнулся Эйвар, ковыряя широким кинжальным лезвием в замысловатом замке. Копался он довольно долго. Рыбий Глаз внимательно наблюдал, вытянув шею и приплясывая от нетерпения. Внезапно Медведь с проклятием отпрянул и с размаху хватил по замку стальным оголовьем кинжала. В воздухе разлился чистый музыкальный звон.

— Ну? — выдохнул Рыбий Глаз. Эйвар осторожно откинул крышку.

— Ну?! — проревел он. — Где оно, твое, язви его, сокровище?!

В бронзовом сундуке, выстланном изнутри неведомым бархатистым материалом цвета старого серебра, на пухлой подушечке мирно покоился гладкий, непроницаемо черный металлический шар величиной с головку сыра или с ядро для осадной катапульты. Когда сундук открылся, вокруг шара медленно, точно нехотя, распространилось теплое медовое сияние. Рыбий Глаз смотрел на него, как завороженный.

Медведь грязно выругайся, бросил кинжал и схватил шар обеими руками.

— Не трогай! — завопил Рыбий Глаз.

Эйвар крякнул от натуги и потянул шар из сундука.

— Тяжелый, сволочь, — прохрипел он.

Мерцающий солнечный ореол сделался ядовито-алым.

Медведь закричал и попытался разжать руки, но колдовской талисман словно бы прикипел к его ладоням. Тело солдата и его лицо стали изменяться. За три удара сердца плоть разбухла так, что треснула и поползла по шву куртка из дубленой воловьей кожи с войлочной подкладкой, лицо превратилось в морду чудовищной болотной твари. Эйвар продолжал вопить, но теперь крик его зазвучал как-то утробно. Жуткое лицо почернело, глаза вылезли из орбит и напоминали бессмысленные глаза насекомого.

Крик оборвался, точно обрезанный ножом, и верхушка черепа мародера лопнула с омерзительным чавкающим звуком. Тело рухнуло с грохотом, от которого содрогнулся весь дом.

Алое сияние повисело в воздухе и уверенно двинулось к застывшему в дверях Рыбьему Глазу. Тот попятился, забыв про лестницу, упал и сломал себе шею.