Под эту мелодию державшаяся за руки парочка незаметно выскользнула из дверей зала, оказавшись в нижнем дворе крепости. Конни был уверен, что снаружи их встретит непроглядная бархатная ночь, но оказалось, что в здешних Краях темнеет поздно. Над замком нависал купол призрачно-зеленоватого цвета, расчерченный в стороне заката оранжевыми и малиновыми полосами, а на восходе наливающийся подступающим темно-синим сумраком. Тихо смеявшаяся Айлэ тянула его за собой, по каменным и деревянным лестницам, тянувшимся вдоль стен и уводившим куда-то вверх.
Наследник Аквилонии и его спутница проскочили галерею для стражи, разминувшись с дозорными, многозначительно пожелавшими им вслед доброй ночи, и через узкий арочный проем выбрались на открытую площадку, нависавшую над сходившимся под углом стенами бастионов и огражденную рядом зубцов высотой в половину человеческого роста. Под этим каменным выступом, как разглядел Коннахар, тянулся отвесный обрыв, чье дно тонуло в сгущающихся тенях. С трех сторон площадку окружало вечернее небо и медленно остывавший воздух, с четвертой — стена башни, отчего возникало впечатление, будто балкон парит над окрестными горами.
— Мы летим, — шепотом сказала рабирийка. — Я заметила это место сегодня днем, когда нам показывали крепость, и сразу подумала — вот бы придти сюда на закате.
Она забралась в проем между зубцами и встала там, предоставив ночному ветру трепать ее черные волосы и широкие рукава платья. В чуть захмелевшую голову Конни вдруг пришла шальная мысль: сейчас девушка шагнет со стены, обернется птицей и умчится за реку, к темным лесистым холмам. Вон они, Рабиры, — звериными холками горбятся на другом берегу Алиманы, молчаливые и замкнутые в своих тайнах.
На вершине одного из холмов замерцало, разгораясь, одинокое красноватое пятно. Кто-то жег костер, и тот напоминал приоткрывшийся глаз дремлющего хищника.
— Слезай, — Коннахар настойчиво подергал замечтавшуюся подругу за край подола. — Пройдет всего день, и мы взглянем на Орволан с полуденного берега. Я тебе сказал, как нам повезло? Ради расширения кругозора моей милости Просперо берется устроить поездку в Рабиры. С каким-то обозом, который вскоре прибудет сюда. Готов поспорить, отец даже не подозревает, что пуантенцы вовсю приторговывают с твоими сородичами.
— Воистину, мир меняется, — Айлэ оперлась руками на плечи стоявшего внизу молодого человека, намереваясь спрыгнуть. Конни подхватил ее за талию и бережно поставил перед собой, не выпуская из объятий. — Еще лет двадцать назад сама мысль о том, чтобы отпрыск человеческой расы вознамерился разделить судьбу с рабирийской девицей, не испытывая опасений за свою жизнь…
— Я опасаюсь, — пробурчал Коннахар, зарывшийся лицом в густые локоны девушки и в который раз пытаясь угадать — о чем напоминает исходящий от ее волос пряный горьковатый запах? — Постоянно опасаюсь потерять голову, наделать глупостей или надоесть тебе. Но почему-то именно это со мной и происходит, — обескураженно закончил он. — Знаешь, я не хочу возвращаться к гостям, а ты?
Рабирийка рассеянно покачала головой влево-вправо, но дабы ответ стал более определенным, негромко произнесла:
— Зачем нам куда-то идти? Почему бы не остаться здесь… где нет никого, только небо… и ночь… и мы с тобой…
Каждое ее слово отделялось от предыдущего все более длительной паузой, ибо крайне затруднительно одновременно говорить и целоваться, да и смысла в гривуазных беседах более не имелось.
Оба прекрасно знали, ради чего посреди ночи явились на сторожевую башню. Конни запоздало пожалел, что не догадался захватить с собой плащ или какое-нибудь покрывало — все-таки камни не в силах заменить удобной постели или брошенной на пол шкуры.
Впрочем, имелись кое-какие соображения, искупающие любые неудобства. Чувство полного одиночества, словно в мире уцелели только двое совершенно потерявших от любви голову молодых людей, и близость загадочных Рабирийских холмов, с которых порьгв ветра иногда приносил волну насыщенных сладковатых ароматов неведомых ночных цветов.
Две тени на вершине башни замка слились воедино и вскоре исчезли за зубцами, надежно скрытые наступающими сумерками.
Примерно в то же время, когда наследник аквилонского престола и Айлэ Монброн обратили ровные и нагревшиеся за день плиты дозорной площадки одного из равелинов крепости Орволан в подобие ложа, смотревшая из узкого окна на догорающий закат женщина спокойно и убежденно заявила:
— Ты злоупотребляешь его неопытностью и доверием к тебе. Мне это не нравится.
— Я просто хочу оказать сыну моего давнего друга незначительную услугу, — откликнулся пуантенский герцог, расположившийся за столом и составлявший на расстеленном перед ним листе пергамента какое-то недлинное послание. Возле дверей конюшни нижнего двора фыркал оседланный конь и дожидался гонец, коему надлежало доставить письмо, как только оно будет подписано и запечатано. — И я не втягиваю Конни в какую-нибудь опасную авантюру!