Путь феникса

Все изменилось одним вечером, который поначалу казался ничем не примечательным и даже скучным. Билл Ватсон отмечал сто тысяч дней со дня рождения, он арендовал курильню и пригласил туда чуть ли не всю кордегардию. Из молодежи, кроме Майка, там были, Кит, Фред, его брат-близнец Джордж, и еще трое-четверо ребят, которых Майк не запомнил. Поначалу молодые воины соблюдали приличия в присутствии старших товарищей, и потому скучали. Сиди ровно, вилку держи в левой руке, нож в правой, утирай губы салфеткой, громко не говори и не смейся, старших не перебивай, а если обратятся, отвечай почтительно… Торжественный обед был очень долгим и мучительно скучным, а ритуальная трубка мира не торкнула ничуть, как будто орки-официанты набили ее не коноплей, а соломой из хлева. Но когда унесли столы и принесли кушетки, когда курить стали не по ритуалу, а кто как хочет, в общем, косяка после третьего-четвертого началось веселье. Раскрасневшийся майор Стормер заявил, что танцовщица-орчанка не умеет танцевать стриптиз, и сейчас он покажет, как это делается правильно. И показал. Пожалуй, ни одна стриптизерша в этой курильне еще не удостаивалась таких бурных аплодисментов. В конце, правда, сэр Стормер сорвался с шеста, но не смутился, а гордо выпрямился, распушил моржовые усы и сказал, обращаясь к танцовщицам:

— Учитесь, твари, как надо.

И ухватил за талию ближайшую орчанку и завалил на ближайшую кушетку. И началась оргия. Майк в тот момент как раз раскуривал очередной косяк, и потому промедлил, и самки ему не досталось. Хуже того, он подавился конопляным дымом и закашлялся так, что ему пришлось покинуть пиршественную залу, чтобы не смущать своим кашлем товарищей. В коридоре его начало тошнить, но он каким-то чудом успел добежать до крыльца, не обгадив пол.

Свежий воздух привел Майка в чувство. «Хорошо, что никто не заметил», подумал он. Постоял минуту, почувствовал, что начинает трезветь, и пошел внутрь. Ощущение трезвости было ложным, но тогда он этого не понимал.

В дверях он столкнулся с какой-то девчонкой. Она была сильно ниже его ростом, и все, что Майк разглядел — прекрасные белокурые волосы, большая редкость для орчанки. Эта девочка сразу напомнила ему Элоизу, и Майк понял, что не упустит такого шанса. Он сграбастал ее в охапку, затащил в какой-то чулан и грубо оприходовал. Поначалу она сопротивлялась, но это длилось буквально считанные секунды, потом она вдруг обмякла и прижалась к его губам жарким поцелуем. Они занимались любовью на грязном ковре, она шептала ему непристойности, а он боялся случайно открыть глаза и увидеть вместо милой Элоизы чужой орочий лик с тремя зелеными жабами. Он знал, что если это случится, наслаждение уйдет, ему на смену придет ярость, и что он тогда сделает с несчастной убогой орчанкой…

Но он справился. Наслаждение не ушло, а достигло пика, и перевалило через него, и девочка разделила его наслаждение и даже, похоже, превзошла. Они лежали, обнявшись, она гладила его по щеке и вдруг сказала:

— А я и не знала, что ты такой мужественный. Когда ты трезвый, ты такой странный… Как будто меня боишься…

Майк открыл глаза. На лице девушки, лежавшей рядом с ним, не было никаких татуировок. Она улыбалась и смотрела на него любящими глазами, и он не поверил тому, что увидел. Он поднялся на колени, окинул взглядом ее полубонаженное тело и увидел на ее плече голубую саламандру. Только тогда он поверил.

— Ты… — прошептал он, и голос отказал ему. Он сглотнул и с трудом продолжил: — Тебя зовут Элоиза?

Она расхохоталась, и ее смех был подобен колокольчикам, в которые звонят в праздник блинов. И Майк понял, что она тоже накурена.

— А ты думал, кого-то другого трахаешь? — спросила она.

Майк помотал головой и пробормотал:

— Накурился как свинья.

Элоиза притянула его к себе и стала целовать в щеки, подбородок и губы.

— Ты такой милый, — сказала она. — Раньше я думала, ты дурачок стеснительный, а ты вон какой. Правильно девчонки говорят, в тихих омутах бесы водятся.

— Я тебя люблю, — сказал Майк. — Я тебя так люблю…

Элоиза хихикнула и сказала:

— Я заметила.

Он помог ей одеться, и они покинули курильню. Они бродили по улицам, о чем-то беседовали, время от времени принимались целоваться, и не раз Майк ловил на себе завистливые взгляды прохожих. Он был невероятно, невозможно счастлив, и он видел, что его любимая тоже счастлива. Их чувства подпитывали друг друга и сливались в нечто единое, и Майк не находил слов, которые могли бы правильно описать это нечто. Впрочем, он и не искал слов.

Майк плохо помнил, что было дальше. В какой-то момент они зашли в какой-то трактир, выкурили еще по косяку, потом Майк заказал комнату, она была холодная и грязная, но им было все равно. И в конце Элоиза заснула на его плече, а он лежал, разглядывая засиженный мухами потолок, и время от времени смеялся. Но негромко, чтобы не разбудить любимую.