Путь энтузиаста

Тут мы издали толстый журнал «Московские мастера» с красочными репродукциями.

Но это не спасало от фронта.

Я угнал в Крым, мечтая о миролюбивой Персии.

Жил «на всякий случай» в Новом Симеизе.

Жил с «футуристом жизни» – Гольцшмидтом, который тоже «спасался».

Мы читали лекции в Ялте, Алупке, Симеизе, бродили по горам, подыскивая «отступление», купались, как дельфины.

Превосходный спортсмен, Гольдшмидт плавал акулой и кричал:

– Попробуй мобилизуй! Немедленно уплыву в Трапезунд. Не признаю войны!

«Футурист жизни», как он называл себя, действительно был способен пуститься в «дальнее плавание», лишь бы его не забрили в солдаты.

Словом, мы не унывали.

Перед каждой лекцией ялтинский полицеймейстер Бузе вызывал меня в полицию и брал подписку, что стихов о «Разине» читать не буду.

Но я читал «по требованию публики», и лекции запретили.

В Алупке тогда жили – Алиса Коонен и А. Я. Таиров.

В Ялте – композитор Ребиков.

В Ялте нередко гостил я на даче А. Чехова, у его сестры – Марии Павловны.

У Чехова постоянно собиралась молодежь, и мы за чайным столом с пирогами (пироги стряпались какие любил Чехов) читали, пели, веселились.

В чеховском вишневом саду распевали стихи.

Мое «пребывание на курорте» кончилось тем, что однажды меня вызвали в полицию, показали свежий номер «Нового Времени», где было напечатано, что «автору „Стеньки Разина“ не место проживать рядом с Ливадией» (царским двором), и мне «предложили» убраться.

Пришлось переменить курорт.

Мы с Гольцшмидтом переехали в Кисловодск, где занялись лекционными выступлениями.

Но здесь выступать стало жутковато: Кисловодск был переполнен военщиной, и к нам постоянно приставали офицеры, – почему мы не на войне?

А у нас, на беду, и вид был самый что ни на есть – гвардейский, с ядреным мясом для пушек.

Да только это нас никак не устраивало.

Едва изворачивались, но все-таки вывертывались: наши годы здесь, на северном Кавказе, уже считались мобилизованными.

Именно – здесь.

Но мы себя «здешними» не считали и в этом смысле вообще были «нездешними».

Один коварный случай чуть не подвел нас под солдатский станок.

Дело в том, что атлет Гольцшмидт читал в Железноводске лекцию «Солнечные радости тела» (физкультура).

И, как обычно, после лекции проделывал опыт концентрации силы: он ловким ударом честно разбивал об свою голову несколько толстых досок.

Этим экспериментом заинтересовалась группа подвыпивших офицеров.

Офицерская компания явилась за кулисы к Гольцшмидту и потребовала показать еще не расколотые об голову доски.

Гольцшмидт показал.

А офицеры почему-то решили, что доски предварительно склеены, что это «обман».

Обиженный Гольцшмидт резонно ответил:

– Раз вы не верите – попробуйте об свою голову.

Один из офицеров принял «вызов», желая, очевидно, осрамить Гольцшмидта.

Офицер сел на стул, взялся за края доски, раскачал, и со всего маху дернул плашмя по своей лысой башке.

И, выпучив глаза, повалился на пол.

После столь неудачной офицерской «пробы», предвидя скандал, мы предпочли ретироваться.

И, действительно, сейчас же распространились слухи, что футуристы избили доской по голове какого-то офицера.

Мы переехали на третий «курорт» – в Тифлис, где и утвердились благополучно.

Старая Россия разваливалась вдрызг.

Об этом писали, говорили открыто.

Все жили подъемом, весело жили.

После ряда выступлений, я издал здесь книгу стихов «Девушки босиком».

Молодой тифлисский критик Борис Корнеев с неожиданной смелостью напечатал несколько статей, раскрыв революционно-политическое кредо русского футуризма.

За почином Бориса Корнеева пошли и другие критики восхвалять футуристов, как «могучих поэтов-борцов современности», как закаленных энтузиастов из «свободной страны будущего».

В солнцедатном Тифлисе в смысле газетных встреч и густых выступлений жилось превосходно.

Здесь по-настоящему любили поэтов и так кахетински принимали, что голова ходила лезгинкой.

Ого! Грузины умеют чтить поэзию!

Недаром в Грузии много своих поэтов.

Как раз тогда блестяще шумела грузинская группа поэтов-новаторов под именем «Голубые роги», это: Робакидзе, Яшвили. Табидзе, Гаприндашвили, Гришашвили.

А у армян был свой футурист – Кара-Дарвиш.

И мы, поэты, жили в тесной дружбе.

Неожиданно в Тифлис приехал Куприн прочитать лекцию «Судьба русской литературы».

Я был изумлен: Куприн никогда не читал лекций, никогда не гастролировал.

Но в первую же минуту нашей приятельской встречи Куприн объяснил:

– Ты удивлен? А удивительного ничего: в Петрограде не продают ни капли вина. Запрещено. А тут мы разговеемся и спляшем лезгинку. Сначала пойдем в цирк на «французскую борьбу» к нашему волжскому бурлаку-богатырю Ивану Заикину, а оттуда втроем в духан.

– А как же насчет лекции «Судьба русской литературы»?

– Ну, в этом виноват мой антрепренер Долидзе. Я ему говорил, что не умею читать лекций. Впрочем, как нибудь справимся. Начну со встреч с Толстым, Чеховым, Горьким и кончу футуристами.

Поехали в цирк.

Куприн купил бурдюк вина и, после «парада всемирнего чемпиона», поднес при публике Ивану Заикину.

Куприна и меня выбрали в «жюри» по наблюдению за борьбой, а. предварительно мы «приложились» к бурдюку.