Наше содружество жило, росло, крепло в умах-сердцах восторженной молодежи.
На молодежь ставили карту.
От «Землянки» к аэроплану
Зеленый Мыс, возле Батума.
Там, среди бананов, пальм, камелий, магнолий, бамбука, апельсиновых деревьев, мандариновых кустов; там, купаясь в море, валяясь на пляже под «турецким» бывалым солнцем, там, обветренный солеными ветрами, напряженный, наполненный, несущийся, как парус – работал, писал роман «Землянку», вспоминая новоселовскую жизнь в шалаше, где вел записки, наблюдения.
И эти записки мне помогали, как вокруг поющие птицы и близость моря.
Я любил писать и думать на севере о юге, а на юге о севере.
Но круче гор трапезундских любил ощущать горячее дыхание самой жизни.
Что стихи, литература?
Это – прекрасно, это – дает многое, но это не больше парохода в море возможностей, а жизнь не знает пределов; жизнь широка, многообразна, изобретательна и – ух! как зовет для свершения невероятных дел.
Да, да, это – молодость!
Ветры, вихри, штормы, борьба, буйные затеи, даль, ширь, размах, воля, новизна – вот это будоражит, наполняет, пьянит и раскачивает так, что еле держишься на ногах.
Так бы, откинув гриву, бежать и бежать необузданным конем по степи цветущих дней.
В такие хмельные дни не легко работать, нанизывать бисер букв на канву замысла.
Одно успокаивает: совершенно новая форма романа, со сдвигами, с переходом прозы в стихи и обратно – в прозу.
Друзья поддерживали письмами.
Давид Бурлюк, между прочим, писал:
Мы целые дни заняты картинами, стихами, книгами, разговорами-планами. Работа кипит. И мы ждем «Землянку». Нажимай крепче. Впереди – борьба отчаянная.
Хлебников откликался из Святошина посланием: