Путь энтузиаста

– Хотите раздеться?

Я потянулся помочь снять пальто с позднего посетителя, но студент вдруг попятился и наскочил затылком на вешалку, бормоча неизвестно что.

– Ну, коллега, идите в кабинет в пальто. Садитесь. И давайте поговорим.

Студент сел на краешек стула, снял фуражку, потер высокий лоб, взбудоражил светлые волосы, слегка по-детски открыл рот и уставился на меня небесными глазами.

Так мы молча смотрели друг на друга и улыбались.

Мне он столь понравился, что я готов был обнять это невиданное существо.

– Вы что-нибудь принесли?

Студент достал из кармана синюю тетрадку, нервно завинтил ее винтом и подал мне, как свечку:

– Вот тут что-то… вообще.

И больше – ни слова.

Я расправил тетрадь: на первой странице точно написанные волосом, еле виднелись какие-то вычисленья, цифры; на второй – вкось и вкривь начальные строки стихов; на третьей – написано крупно: «Мучоба во взорах» и это зачеркнуто, и написано по-другому: «Искушенье грешника».

Сразу мои глаза напали на густоту новых словообразований и исключительную оригинальность прозаической формы рассказа «Искушение грешника».

Тогда я достал свою тетрадь и показал студенту.

Там на первой странице столбиком стояли слова:

Вода небится.
Небо водится.
Ручеек-журчеек.
Солнце солйится.
Цветины.
Ветвины.
Шелесточки-листочки.
Встречаль.
Звучаль.
Укачаль.
Чурлю-журль, чурлю-журль.
Веснеяночка-птичка:
Циа-цинц,
Ций-цивий.

И дальше – начало «Осени».

Затянуло небо парусиной
Пахнет мокрой псиной.
Одинокая, как я, –
Сука старая моя.
Сука-скука.

И еще отрывок:

Ушкуйничья кровь горяча:
Кистенем да печоночным ножиком
Он с крутого плеча
Расхлабыстывал.
И валялся боярин – из кожи ком –
У коня под копытом, у быстрого.

Студент просмотрел эту мою черновую работу, взлохматил волосы, улыбнулся:

– Надо это печатать, а не… вообще…

– Ну, пока что, – перебил я посетителя, – мы напечатаем ваше «Искушенье грешника». Убежден – Шебуеву это понравится.

Студент быстро привскочил, обрадовался, потер лоб:

– Очень приятно. Не ожидал… вообще.

– Ваш рассказ не подписан. Пожалуйста подпишитесь.

И студент подписался:

«В. Хлебников».

Пришел Шебуев, познакомил, показал «Искушенье грешника».

Через пять минут просмотра Шебуев сказал:

– Прекрасно. Необычайно. Напечатаем.

Я вышел вместе с Хлебниковым.

Сначала мы пошли ко мне пить чай, а потом к нему: очень хотелось узнать, как он живет, где, при каких условиях.

Был поражен: Хлебников жил около университета, и не в комнате, а в конце коридора квартиры, за занавеской.

Там стояла железная кровать без матраца, столик с лампой, с книгами, а на столе, на полу и под кроватью белелись листочки со стихами и цифрами.

Но Хлебников был «не от мира сего» и ничего этого не замечал.

Как бы в качестве «аванса» я предложил ему двадцать рублей.

Но на другой день у него не было ни копейки.

Он рассказал, что зашел в кавказский кабачок съесть шашлык «под восточную музыку», но музыканты его окружили, стали играть, петь, плясать лезгинку, и Хлебников отдал весь свой первый аванс.

– Ну, хоть шашлык-то вы съели? – интересовался я, сидя на досках его кровати.

Хлебников рассеянно улыбался:

– Нет… не пришлось… но пели они замечательно. У них голоса горных птиц.

С этих минут Хлебников был со мной почти неразлучно.

Мы крепко сдружились.

Он буквально скакал от радости, когда я принес ему журнал «Весну» с напечатанным рассказом «Искушенье грешника».

Сияющий автор воскликнул:

– Надо бы устроить пир, но у меня нет золота!

Но мы устроили, ибо оба любили беспечную, окрыленную молодость и веселье без берегов.

Леонид Андреев. Давид Бурлюк

С утренним поездом я вернулся из Финляндии, с дачи Леонида Андреева, где переночевал и получил начало большого рассказа «Царь», четко написанного на почтовой клетчатой бумаге крупного формата.

Леонид Андреев в эту пору громадной славой затмил всех писателей и потому казался непостижимым, загадочным гигантом, особенно для нашего молодого брата.

До поездки я встречал его несколько раз в курительной комнате фойэ театра Коммиссаржевской, – там ему и был представлен, как редактор «Весны», Петром Пильским.

Но таких редакторов, как я, около знаменитого писателя было очень густо, и едва ли его величие заметило меня – рыжего человека в табачном костюме, да еще некурящего.

Словом, до поездки, судя по леонидоандреевским произведениям, я воображал, что увижу невероятно мрачную фигуру, с черным пронзительным взглядом в глубине неразрешимых, проклятых вопросов.

Признаться, мне было заранее страшновато, ибо я-то обладал избытками жизнерадостности, – все мне было весело, все интересно, все кружилось в вихре взбудораженной юности.

Ну, какой же я собеседник для Леонида Андреева