Путь домой

Фергус нёс меня к последней цели. Скеллиг. Между двух островов, где море всегда скованно льдом, где дремлет вечность и клокочет в бездне вод конец мира – узкий путь, невидимый для смертных. Спустишься по нему, попадёшь к вратам Аннуна.

Мчался Фергус по радуге, из-под лап разлетались искры. Уже скрылся Молс Гэл, промелькнули внизу отвесные скалы, вспенился океан. В тумане проступили два брата, глядящих друг на друга, старший и младший: Скеллиг-Майкл и Скеллиг-Литтл. Меж ними чернели воды, прозрачный обманчивый лёд скрывал их злой нрав. Они ожидали часа, когда смогут выплеснуться, поглотить землю, стереть сочную зелень, обратить в морское дно мягкие холмы, отобрать дыхание у людей, дотянуться до небес и скинуть богов с вершин мира. Фергус заметил лестницу во льду раньше меня. Прыгнул с головокружительной высоты, едва не потеряв нерадивого всадника, опустился мягко и тут же ощерился.

Ворота, затейливые, витые, выкованные чьей-то искусной рукой или не рукой вовсе, но волей одной, поднялись из глубин, раскололи лёд. Радуга задрожала, свернулась красочным ковром. Ночь навалилась отовсюду разом. Ничего не стало кроме черноты и луны, льющей свет через врата. Из-за резных Колонн выступили две собаки: Дор и Март. Фергус заскулил, опустился на живот. Я одернул себя на полупоклоне. Не перед лунными собаками кланяться, но перед их хозяином. Лишь перед Владыкой. Он вышел следом, выступил огромный, сияющий, с тёмным ликом и ветвистыми рогами, упирающимися в небосвод, возложил длани на головы собак. В молчании прошли самые долгие минуты моей повторяющейся жизни.

Я протянул фляжку. Он взял двумя пальцами, выдернул пробку. От терпкого аромата Дор и Март завыли. Луна вздрогнула, зашаталась. Выплеснул Владыка молочную жидкость во врата. Кровь смешалась, сияла тысячей звёзд и горела огнями сотен костров. Пелена между колоннами встрепенулась, прильнула к крови, схватила множеством призрачных рук. Врата отворились. Я разглядел серую равнину. Расслышал вздохи страждущих душ. Хозяин этого мира в полном молчании указал на раскрытую дверь.

– Не хочу, – сказал я тихо. Ветер подхватил шепот, усилил, разнес по свету.

Рука Владыки опустилась.

– Я вернул долг, – объявил я, – Десять веков преследовал тех, на кого ты указывал. Десять веков рождался и умирал в одном и том же бренном теле. Забыл свой прежний свет, изгнал из памяти прежнее имя, отрёкся от гордых речей и поступков. Я не хочу более ни перерождения, ни бессмертия. Дай умереть.

Фергус схватил меня за край плаща, потянул. Даже пес понимал, насколько я глуп. Но я говорил правду. Я прожил столько человеческих жизней и видел столько судеб, что наконец осознал ценность смерти. Её ждал, в её объятиях хотел найти успокоение.

Владыка склонил голову. Небо уронило последнюю каплю весеннего дождя мне на макушку. Зрение заволокло пеленой, вой собак погас. Я упал, и лёд показался тёплым и мягким.

– Ты должен матери золотой, Тинне О’Салливан.

Я открыл глаза и натолкнулся на разгоряченную, улыбающуюся рыжую Ниссу. Грудь её вздымалась полукружиями холмов на равнине простыней. Она потягивалась, широко зевала, пахла мёдом, молоком и сном.

В окно лился рассвет. Облака мчались по утреннему небу, солнце прогоняло их.

– Будто всадники, погляди, – воскликнула Нисса, – А впереди рогатый. Я обшарила все твои вещи, а золото не нашла.

– Золото…– пробормотал я, – золотой…, – силился вспомнить. Жаба, водопад, Лох Лейн, отец мой, Владыка мой, – золотой… старый друг… Быть не может! – умер я или нет. Ощупал себя, ноги, руки, плечи, все разморенное сновидением и тем, что было, куда лучше любого сна. Взглянул на Ниссу, – не может того быть… неужели ещё одну, неужели последнюю?

– Что ты бормочешь, Тинне? – расстроилась Нисса, выгнулась, легла грудью на мою руку, – Эль перебродил?

Я выдернул руку из-под её головы, она перевернулась на бок.

– Кто ты? – закричал я, – Отвечай? Нисса? Бронаг? Где я?

Она глянула на меня прохладой зеленых глаз. Вытянула алые губы, провела пальцами по ключицам. Усмехнулась.

– В Килларни, темноглазый мой. Думал, отделаешься?

– Как я попал сюда? – потребовал я.

– Не всё ли равно. Много ветров на свете. Ты здесь, – она перекинула рыжие пряди за спину, – И судя по всему совсем скоро женишься на мне. Больше тебя кольцо Килларни не отпустит. Погулял по столицам, по горам, да лугам, – усмешка погасла, заговорила она мягко, с заботой, с любовью во взгляде оглядела меня, – Здесь и земля родная, и время правильно идёт. От начала до конца. Как должно. Иди же ко мне. Потому что отныне мы оба люди.

Золотой отыскался в кармане штанов. Плащ, о котором я столько вдыхал, висел на колченогом стуле. Фляжка лежала на подоконнике, на горлышке блестела последняя молочная капля. Рыжие кудри легли мне на плечи, она прижалась грудью, животом, бёдрами. Жаркая, настоящая и впервые небезразличная.

– Лето пришло, Тинне. Я ведь обещала – скоро лето, и вот оно.

– Не обманула, тётушка Жаба. Не обманула…