Путь Долгоруковых

Теперь дорога была совсем другой: татары не ждали, что русские пойдут сюда, а потому не успели сжечь траву и завалить колодцы. Степь была похожа на зеленое море с бурунами из седых былок ковыля, и к Семену порой, ненадолго, возвращалось то чувство, какое он испытал, втягивая ноздрями соленый воздух на молу. Степной воздух был сух и ароматен, но от пробиравшегося по степи войска несло людским и конским пóтом, дегтем, нагретой сыромятной кожей и бог знает чем еще. Тревожно пересвистывались суслики, застывая желтыми столбиками, а потом мгновенно скрывались в траве, – это напоминало Семену резкие крики чаек, носившихся над волнами. И ему подумалось, что степь, как и море, манит к себе широтой, привольем, простором, а как заманит – обернется тем, что есть на самом деле: бескрайней пустыней, погибелью.

Драгунский полк, в котором служил Семен, отделили от армии, посадили на коней и с еще одним – генерала Измайлова, – пехотой и казаками выслали вперед другим путем, забирая влево. Солдаты повеселели: это тебе не плестись по степи, нога за ногу, останавливаясь каждые полчаса и дожидаясь на солнцепеке, пока на какой-нибудь телеге заменят лопнувшие постромки. Да и пожива предстоит какая-никакая: в той стороне, куда их ведут, маячат конные татары. Не иначе, там ихняя деревня.

Так и вышло, хотя солдаты были разочарованы видом бедных домишек с глинобитными стенами под камышовой крышей. Но и это незатейливое хозяйство татары приготовились защищать, заслонив собой. Драгун построили в три шеренги, колено о колено, и приказали готовиться к атаке.

Конь тревожно прядает ушами. Сердце гулко стучит в груди. Правая ладонь сжимает рукоять сабли, а левая – поводья. Ротный махнул рукой; первая шеренга тронулась вперед малой рысью; вот взводный прибавил, и все, равняясь на него, пришпорили коней; «ступай-ступай!» – прокатилось по шеренге, и она понеслась галопом, подгоняемая топотом задних шеренг. Впереди загикали татары; тонкий звон, свист, с Семена чем-то сбило шляпу, но лишь когда рядом высоким голосом вскрикнул Никита, он понял, чем – стрелой. Думать было некогда, его неудержимо несло навстречу татарским стрелам и саблям, и когда на него замахнулся оскалившийся узкоглазый всадник, Семен инстинктивно втянул голову в плечи, прикрывшись рукой с клинком. Удар больно отозвался в плече, но татарин проскакал дальше; за спиной заклацало железо; хэканье, взвизг, лошадиный храп…

– Стой! Равняйсь! – пронеслась команда.

Драгуны вернулись назад, сбились в кучу, снова построились.

– Ступай-ступай!

Во вторую атаку Семен изловчился и рубанул татарина в плечо. Потом ему пришлось отбиваться от сильного бритоголового мужика с толстой красной шеей. Рука с саблей онемела, Семен так и сяк поворачивал лошадь, чтобы уйти от удара; татарин в ярости скрипел зубами и непременно достал бы своего врага, если бы подскакавший сбоку казак не снес ему полголовы. Пока драгуны оттягивали защитников деревни на себя, казаки зашли с фланга, по солнцу, а пехота уже вламывалась в дома и поджигала крыши.

Звон сабель и конский топот сменились гудением и треском огня, причитаниями женщин, лаем собак и блеянием овец. Пять казаков гнали впереди себя большую отару, а за деревней остались лежать на земле зарубленные мальчики-пастухи.

Не останавливаясь, пошли дальше. Вторую деревню татары защищали столь же отчаянно, не дрогнув даже после убийственной атаки казаков с пиками. Тогда Лесли приказал драгунам спешиться и стрелять. Татары отступили, когда заполыхали крыши; нескольких заарканили казаки. Бежавшим удалось увести с собой табун, но овцы и даже пара верблюдов стали добычей русских.

Алеющее солнце спускалось к окоему, и солдатам приказали готовиться к ночлегу. Полки построили для вечерней поверки; потери оказались небольшими: убиты один офицер и два казака да ранены один майор и два десятка солдат. Никите стрела прошила руку; осмотревший его лекарь отломал наконечник и выдернул древко, после чего туго замотал рану чистой тканью, на которой тут же проступило красное пятно. Никита взвизгивал во время операции, а потом скулил и плакал, приговаривая: «Смертынька моя пришла», так что лекарь даже осерчал на него, а свои же товарищи осмеяли. Другим пришлось куда тяжелее, у одного начисто отхватило кисть… У Семена болела правая рука, так что он с трудом ею шевелил. Но беспокоило его совсем другое: шляпа его так и пропала, а ведь она двадцать шесть копеек стоит, вычтут теперь из жалованья!

На следующий день к вечеру отряд соединился с армией; раненых отправили в обоз. За ужином солдаты хвастались своими подвигами, многое приукрашивая и преувеличивая; Семен в эти разговоры не вступал. Ночью Миних, взяв с собой донских казаков, пять пехотных полков и пушки Лесли, ушел вперед к Бахчисараю. Утром оттуда прискакал гонец с известием о победе: янычары, изрядно потрепавшие владимирцев, бежали, устрашившись артиллерии. Армия стала сниматься с лагеря.