— Быстро скачут! — присоединился Турсынбай, старший его сын, приглядываясь к приближающимся всадникам.
— Ну, началось! Манас, скачи к Пушарбаю! Надо его известить. До всех сами добраться не успеем — пусть Пушарбай передаст дальше остальным котибакам! — распорядился Кулиншак.
— А те пусть передадут и жигитекам и бокенши, — добавил Турсынбай.
— И скажи: если они вправду хотят помочь мне в откочевке, пусть сразу же съезжаются сюда!
— Пусть приезжают сегодня же ночью, если их обещание не пустые слова! — напутствовали брата сыновья Кулиншака.
Манас только выслушивал распоряжения старших, а сам не проронил ни слова, — его отправляли с поручением. Он должен был мчаться тотчас же, но приостановился в ожидании всадников.
Когда Майбасар со своими спутниками подъехал к юрте Кулиншака, тот уже спустился с холма. Они сухо поздоровались и сразу же зашли в Большую юрту.
Манас вскочил на коня и поскакал на Караул. Увидев самого Майбасара, он сразу понял, что медлить нельзя.
Майбасар вошел в юрту со злым лицом. Он не снял пояса и малахая, подбоченился и, не выпуская из рук сложенной плети, нахмуренный, бледный, с раздувающимися ноздрями, скосил глаза на Кулиншака и его сыновей. В мрачном его взгляде горели ненависть и презрение.
— Что же это, родичи мои? За что вы избили моего посыльного? Если он был не прав, разве не могли вы пожаловаться мирзе! Или вам захотелось показать свою силу? Не вы ли вчера стояли с нами в одном ряду?.. Говорите, чего вам не хватает! Прямо говорите! Мирза нарочно прислал меня, чтобы вы сами изложили мне свои жалобы! Он и сына своего, Кудайберды, послал со мною!
Майбасар сплюнул в лениво дымившийся очаг и повернулся к Кулиншаку.
Сыновья Кулиншака угрюмо молчали, опустив головы, как будто не слыхали ни единого слова.
Сам Кулиншак сидел на своей постели, разостланной на полу. Один только Кадырбай, примостившийся возле отца, смело, не сводя глаз, смотрел на Майбасара.
Кулиншак несколько минут просидел с закрытыми глазами.
— Ты говоришь, избили твоего посыльного, — начал он. — Почему же ты, почтенный Майбасар, молчишь о своем поступке? Если мирза так внимателен, почему он не обращает своего взора на того, кто хотел грабить? Почему он не взыскивает с тебя?
— Не тяни вкось, аксакал! Я приехал разобраться, кто тут виноват, и положить конец подобным выходкам.
— Значит, ты предлагаешь мне не перебегать тебе дорогу? Ну, а если я решил порвать с тобой и откочевать к тем, кому я нужен?
— На это не будет ни согласия, ни разрешения. Мирза просил тебя не откочевывать, — он обещал сам разобраться во всем.
— Да пошлет ему бог здоровья! Но пусть не обижается и не пеняет на меня: я все-таки откочую.
— Почему? Что случилось, аксакал? — вмешался в разговор Кудайберды. — Отец говорил вот что: «Если он откочует, то восстановит против меня весь род Торгай. Разберемся вместе, кто в чем виноват. Пусть он сам укажет место, где вести переговоры, пусть скажет, что ему нужно, и возьмет возмещение. Но пусть отменит откочевку и не уходит к моим врагам!» Отец просит об этом.
Майбасар не дал Кулиншаку ответить.
— Скажи, в чем ты обвиняешь меня? Ведь ты же сам избил моего посыльного! — наседал он на него.
— У моих сыновей— вот они сидят перед твоими глазани! — единственный хороший скакун. Ты попросил его — я объяснил, что отдать его не могу. Неужели это так трудно было понять? А ты прислал своего посыльного, эту собаку, которая злей волка, чтобы ом увел коня… Ты просто устроил набег. Разве это справедливо, Майбасар?
— Коня просил не я. Просил мирза. Конь понравился Кудайберды. Я и подумал: «Кудайберды первый раз протягивает руку к гриве лошади, надо ему помочь. Кулиншак не обидится на маленькое озорство», — и послал посыльного.
— Озорство! Хорошо озорство! — вскрикнул старший из «бес-каска», Турсынбай.
— Кого ты обманываешь? Это — не озорство, а насилие! Так поступают только с чужаками, с рабами, с беззащитными! — подхватил Кадырбай, третий сын Кулиншака.
Договориться оказалось невозможным. Спор оборвался и некоторое время все хмуро молчали. Потом Майбасар снова начал упрекать Кулиншака за задуманную тем откочевку к жигитекам.
Салем Кунанбая, посланный с Майбасаром и Кудайберды, в основном касался откочевки. Разговор о скакуне и о связанном с ним избиении посыльного Майбасар затеял уже сам. Он думал этим поприжать Кулиншака, но тот и не собирался признавать себя виновным.
Несколько дней назад, обозленный приказом Майбасара взять коня, Кулиншак избил его посыльного и твердо решил порвать с Кунанбаем. Он послал к жигитекам верхового с просьбой принять его к себе в род и помочь откочевать к ним. Сегодня утром слух об этом дошел до Кунанбая. Отпустить из-под своей руки такой близкий род, как Торгай, казалось ему и большим позором и убытком.
После смерти Божея а течение целого лета противники ни разу не сталкивались открыто, но всеми силами вербовали себе сообщников. Вражда нарастала глухо, скрыто, но неудержимо. Ненависть и озлобление, овладевшие обеими сторонами, достигли предела и в любую минуту могли разразиться нежданной грозой.