Читаем Путь Абая. Том 1 полностью

Кунанбай, ты врагом нам стал,За обиду — дитя нам дал…Кунанбаем зовется враг,Как кулана,[89] дик его шаг,Как змея, он пестр и лукав…

Этот звенящий плач жестоко карал Кунанбая, — казалось, он разил его прямо в единственный глаз.

Старики, сопровождавшие Кунанбая, заерзали на месте, испугавшись возможной вспышки. Они закашляли, засморкались к беспокойно зашевелились. Кунанбай только стиснул зубы и продолжал сидеть молча.

Абай опустил голову, еле живой от стыда. Еще раньше, в самом начале плача байбише Божея, он заметил, что среди девушек находилась и Тогжан. Но лицо ее было прикрыто шалью, и она сидела боком к нему. «Если бы земля разверзлась и поглотила нас, и то было бы легче, чем терпеть такой позор!» — подумал Абай.

Кто-то из сидевших рядом с ним вдруг громко чмокнул языком от удивления. Абай поднял голову: это была Сары-апа. Она с недовольным видом вышла на середину юрты, села на корточки, накрыла голову черным чапаном и затянула громкую песню.

Она начала с восхваления Божея и долго оплакивала его смерть. А в конце добавила:

Эй вы, девушки, где ваш стыд?Мир не добрых, а злых плодит!Иль Божей не был чтим кругом,Чтоб его хоронить тайком?

Пропев эти слова громко, на всю юрту, она сразу смолкла.

Все, что накопилось в сердце обеих враждовавших сторон, было высказано устами этих женщин в двух сменивших друг друга плачах. Никто не прибавил ни слова. Габитхан, сидевший возле Зере, начал чтение корана нараспев, по-бухарски. Сидящие замерли в молчании.

Так совершил Кунанбай поминки Божея.

После чтения женщин оставили одних, а мужчин повели в другую юрту для угощения. За гостями ухаживали все, начиная со знатных старейшин аула — Байдалы и Тусипа. Но ни чай, ни кумыс, ни мясное угощение не содействовали простоте и искренности разговоров между близкими Божея и гостями. Когда Байдалы и Кунанбай перекидывались редкими замечаниями, их речь звучала слишком учтиво и холодно. Байдалы сам подавал Кунанбаю чай и вообще оказывал ему особый почет. Но едва они пытались завязать разговор — получалось опять то же: холодность, прикрытая учтивостью. Говорить было не о чем.

Они лишь обменялись несколькими словами о том, как поправляется скот и хороши ли в этом году корма. Потом заговорили о набегах соседних племен Керей и Найман, предпринятых ими летом друг против друга, и взаимных грабежах. Это был их единственный разговор до самого отъезда Кунанбая. Все прибывшие разъехались в тот же вечер по своим жайляу — молчаливые, тихие, угрюмые.

С плеч Кунанбая свалилось бремя.

Возвращаясь в аул Кунке, он долго молчал и наконец обратился к своей байбише.

— Сары-апа надо уважать и почитать! — внушительно сказал он.

2

Наступила осень. Уже третий день не переставая моросил дождь. Аулы вернулись с жайляу, перевалив через Чингиз, закончили сенокос и, не задерживаясь на зимовьях, быстро переправлялись на осенние пастбища.

На лугах Жидебая и соседних урочищах собралось сейчас много аулов. Они наводнили и бесконечные долины Чингиза, и склоны, и горные отроги, и ущелья.

Большие летние юрты были уже сложены и убраны. Аулы ютились в небольших, но более теплых юртах. Каждый старался утеплить свой кров. В юртах разводили костры, а стены завешивали большими кошмами. В осеннее время удобнее всего маленькие, не боящиеся копоти юрты из одного цельного войлока. Каждый, как мог, старался устроить свое жилище уютнее.

Овец уже не доили — верный признак того, что жайляу покинуты и аулы перекочевали на осенние пастбища. Ягнята выросли и паслись с овцами.

Мужчины, большую часть времени разъезжавшие по аулам ради всевозможных пересудов и препирательств, теперь выглядели иначе, холодные ночи и слякоть заставили их обуться в сапоги с войлочными чулками, надеть толстые зипуны или шубы из мерлушки. Они переменили и коней, — лошади, на которых ездили летом, к осени уже отощали, и их пустили в табуны, под верх пошли отгульные кони. Ездили на них шагом, не торопясь, стараясь не загонять разжиревших скакунов, и часто оставляли их на выстойку, иногда на всю ночь.

В эту пору начинается общая горячка: коней покупают, обменивают, берут во временное пользование. Если предполагают, что осень будет неспокойной и полной хлопот или же предвидятся большие передвижения и частая езда, то спрос на крепких, надежных коней еще увеличивается: лошадей выпрашивают, выклянчивают, вымогают, всячески надоедая владельцам.

Вот и сейчас, к вечеру, Майбасар и Кудайберды, съежившись под дождем, ехали в аул Кулиншака, старейшины рода Торгай, именно по такому делу. Их сопровождали Жумабай и Жумагул. Они ехали быстро, чтобы пораньше добраться до места.

В ауле Кулиншака, казалось, ждали кого-нибудь от Кунанбая. Как только четверо верховых показались на поляне возле аула, Кулиншак, сидевший на холмике со своими «бес-каска», тотчас встал.

— Вон, едут! — сказал он.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза