Знатные нобили и сам государь Альфиона как будто состязались, пытаясь съесть и выпить больше, чем их соседи по столу. Тем временем расторопные слуги беспрестанно сновали из трапезной в кухню, таская оттуда все новые подносы с едой, при этом не забывая время от времени нырять в глубокие погреба, откуда вытаскивали запыленные бутылки из цветного стекла, наполненные виноградным вином, а также выкатывал просмоленные бочонки с пивом. Старались и музыканты, терзавшие свои лютни и волынки, дабы усладить слух благородных господ очередной героической балладой, в то время как акробаты и шуты старательно кривлялись, в свою очередь, услаждая взоры. И на всю эту суету взирали Эйтор и подлинный виновник торжества, лорд Грефус, доблестный победитель северных варваров, первый - с затаенным раздражением, второй - с нескрываемой гордостью.
Слуги постарались на славу, не только собрав стол, достойный триумфатора, но и украсив дворец. Со статую и картин была сметена пыль, стены завесили гобеленами, а с потолка свисали древние знамена, память о былых победах альфионского оружия. Прислуга в парадных ливреях с начищенными до зеркального блеска пуговицами величаво вышагивала по дворцу, затмевая своей надменностью даже рыцарей, благо те, кто служил самому королю, имели такую привилегию. Гвардейцы тоже выглядели торжественно, облачившись в свои алые мундиры, сверкающие каски и начищенные до блеска сапоги. Правда, эти воины скорее пожелали бы помянуть павших в битвах братьев, нежели чествовать вернувшегося живым и невредимым лорда, но их об этом никто и не спрашивал.
В прочем, здесь, в северном крыле, где терпеливо ожидали появления разводящего со сменой два гвардейца-наемника, было не больше веселья, чем в любой другой день. И при мысли, что где-то царит праздник, становилось еще тоскливее, нежили обычно. Марк, русый гигант, чей лук был самым мощным в сотне, пытался утешить себя мыслью о том, что вскоре предстоит увольнение, а значит, поход по кабакам и веселым домам Фальхейна. Арт же, его напарник, никак не мог заставить себя не слышать странный шорох, звучавший с каждым мигом все отчетливее.
- Все, довольно, - наконец решительно прошептал Арт, сделав шаг вперед.
- Эй, ты что, - удивленно зашипел ему в спину Марк, не ожидавший, что напарник так грубо нарушит караульный устав. - Ты куда собрался?
- Пойду, гляну, кто там скребется, - усмехнувшись, сообщил гвардеец, взяв алебарду наперевес.
Оба они, и Арт, и Марк, были лучниками, и в бою должны были поддерживать латников, сопровождая их в пешем или конном строю. Но сейчас каждый был вооружен короткой алебардой с широким полулунным лезвием и хищно загнутым крюком на обухе, а также недлинным прямым клинком. И с этим оружием оба они, как, в прочем, и все остальные гвардейцы, умели обращаться столь же ловко, как и с мощным боевым луком.
Арт осторожно двинулся вперед по коридору, стараясь ступать беззвучно. Воин не был отягощен железом, из доспехов на нем был только шлем-капелина с узкими полями и сводчатой тульей, надетый поверх плотного кожаного капюшона. Алебарду воин держал наготове, чтобы мгновенно нанести удар любому, кто вынырнет из мрака. В конце концов, если это всего лишь строгий десятник решил проверить посты, то он должен за бдительность дать двум стражам увольнение вне очереди, но уж никак не наказывать их.
Пройдя ярдов пятнадцать, гвардеец замер, напрягая глаза и вслушиваясь в доносившиеся из полутьмы шорохи, и на этот раз не расслышал ничего подозрительного. Ослабив хватку на древке алебарды, он, не оборачиваясь, произнес, окликнув напарника:
- Здесь все тихо. - Воин ощущал досаду, оттого, что оказался таким мнительным, но одновременно испытал и облегчение, поскольку в мыслях уже был готов встретиться с кем угодно, хоть с призраком, хоть с демоном, явившимся во дворец на запах сладкой человечьей плоти. Никто не знал об этом, но больше всего Арт боялся темноты, с самого детства не сумев побороть этот страх. И сейчас он был рад, что не обнаружил во мраке ничего опасного: - Никого нет. Кажется, действительно почудилось!
В тот же миг сухо щелкнули арбалеты, и два болта, вырвавшись откуда-то из тьмы, с гулом вспороли неподвижный воздух, поразив гвардейца в грудь и левое плечо. Арт Эмес упал навзничь, выронив алебарду, с лязгом коснувшуюся каменного пола, а из сумрака над его телом уже соткались темные силуэты людей, в руках которых тускло блестели широкие клинки.
- Тысяча демонов, - выдохнул оторопевший от случившегося Марк, набирая в грудь побольше воздуха: - Тревога!
Крик оборвался, вбитый обратно в грудь воина еще двумя болтами, впившимися в его плоть по самое оперение. А по коридору, перепрыгивая через неподвижные тела убитых гвардейцев, уже мчались потрясавшие оружием люди. О том, что случилось в северном крыле дворца, в этот миг еще никто не знал. Предсмертный вопль гвардейца потонул в какофонии шумов, разносившихся по всему дворцу из трапезной залы, где веселились благородные рыцари.