Если мы рассмотрим абсолютное отчаяние новорожденного, усугубляемое разрушительными последствиями травмы, а также рассеянное, но глубинное чувство вины, которая вытекает из него, то поймем, что сближение этих двух элементов заставляет нас вспомнить об изображении кризиса из легенды о всемирном потопе, как наказании, посланном греховному человечеству. Здесь я повторяю слова, уже сказанные в другом месте («Нарцисс и Анубис»), о двойственном первичном образе, позитивном и негативном нарциссическом ядре. Это последнее представляет собой пространство проекций невыраженной агрессивности, которая перерастает в чувство вины и может носить только лишь преследующий и внушающий ужас характер (все ужасающие образы являются материнскими). Я здесь, разумеется, описываю матричный механизм, исключительно гипотетический, однако его биологическое обоснование является бесспорным. Спонтанная последовательность двух первичных ядер (присутствие плохой матери предвещает появление доброй матери (ведьма и фея), точнее, возвращение матери, носительницы нарциссического идеала, поскольку она присутствовала изначально) представляет собой другой основополагающий фантазм человечества, согласно которому из полного разрушения реальности (апокалипсис) спонтанно появится новый мир, соответствующий нарциссическому идеалу, Небесный Иерусалим (если появление на свет, то есть вхождение в реальность, ведет к исчезновению нарциссической кинестезии, то будет достаточным уничтожить существующую реальность, для того чтобы вновь обрести первоначальное состояние). Подобная схема укореняется в психике на заре жизни. Пациент психоаналитика переживает ее посредством анализа своих отдельных конфликтов, периодически возникающих в процессе лечения тем, таких как ауто– и гетеро-кастрация и чувство вины.
Нарциссическая Самость, надломленная травмой, будет с этого момента организовываться благодаря матери, которая – до установления какого бы то ни было объектного отношения – образует, вместе с ребенком, бинарную единицу (которая пока еще не превратилась в диаду), что позволит новорожденному продолжать проживать свой нарциссизм, заключенный в монаде94, при этом его нарциссизм отражает нарциссизм матери.
«В первичном нарциссизме, – говорит Винникотт, – окружающая среда поддерживает индивидуума, но, в то же самое время, индивидуум не знает о существовании окружающей среды и составляет с ней единое целое» («От педиатрии к психоанализу»). Андре Гринго пори т о «субъективном объекте» Винникотта: «с точки зрения infans (лат. ребенок) объект включен и его нарциссическую организацию» («Единое, другой, нейтральное»).
Нам известно, каким важным: значением обладают в этом возрасте взгляд и отблеск, отражение, не имеющее формального хроматического содержания, но которое содержит в себе «точку нарциссического сходства», к которой привязана монада (мы встречаем нарциссическое отражение в Богоявлении, Преображении95, а также в определенных видах перверсии, например, в фетишизме).
Следовательно, монада представляет собой стадию с преобладанием нарциссизма, однако подобное преобладание будет подвержено повторяющимся обязательным фрустрациям. Они постепенно будут мобилизовывать аппарат влечений, всегда с помощью матери, и мать, в конце концов, будет инвестирована этим способом (посредством влечения), противоположным нарциссической модальности. Что касается отца, то фаллический образ изначально присутствует в психике. Соответствующий ему знак также представляет собой символ нарциссической полноты (фаллос) и одновременно символ фаллической энергетики (пенис). И ребенок может, используя его, «производить триангуляцию» определенного рода, но при этом ребенок не достигает второй оральной фазы Абрахам; (садистически-оральной) и, главным образом, садистически-анальной фазы, Мы не можем говорить об Эдиповом комплексе, поскольку только включение последней указанной составляющей позволяет ребенку вступать в эдипов конфликт а это значит занимать позицию, которая обладает двойной пользой, поскольку она восстанавливает у ребенка иллюзию полноты (благодаря трансформации собственной незрелости в запрет, исходящий извне) и, кроме того, позволяет ему проникнуться виновностью, связанной с отдельным конфликтом.