Пустой амулет

К этому времени паста из кифа совсем овладела разумом Аллала. Он лежал, восторженно ощущая змеиную голову рядом со своей, без единой мысли, если не считать той, что он и змея сейчас едины. Узоры, что вспыхивали и таяли перед его закрытыми глазами, казалось, были рисунком на змеиной спине. То и дело, всеохватным неистовым движением они скручивались в вихре и дробились на осколки, быстро превращаясь в один огромный желтый глаз, расколотый в середине узким вертикальным зрачком, который пульсировал биением Аллалова сердца. Затем глаз отступал в изменчивые тени, сменявшиеся солнечным светом, пока не оставались только узоры чешуи, и те роились с новым упорством, сливаясь и разлучаясь. В конце глаз возвращался, уже настолько громадный, что краев у него не было, а зрачок расширялся так, что в его отверстие, казалось, можно войти самому Аллалу. Всматриваясь во тьму внутри, он понимал, что его медленно туда затягивает. Он распрямил руки и коснулся гладкой поверхности глаза по обе стороны — и сразу ощутил рывок изнутри. Скользнул в щель, и его поглотила тьма.

Придя в себя, Аллал почувствовал, что вернулся издалека. Он открыл глаза и увидел очень близко что-то похожее на бок огромного зверя, покрытый грубой жесткой щетиной. Воздух гудел какой-то дрожью — как если бы раскаты дальнего грома закручивали края неба. Он вздохнул — или вообразил, что вздыхает, поскольку дыхание его стало бесшумным. Немного приподнял голову, чтобы разглядеть что-нибудь кроме волос перед собой. Потом заметил ухо и понял, что смотрит на собственную голову снаружи. Этого он не ожидал; он надеялся только, что друг войдет в него и поделится своим разумом. Но это вовсе не показалось ему странным; он просто сказал себе, что теперь видит глазами змеи, а не своими.

Теперь он понял, почему змея так его опасалась: отсюда мальчик казался чудовищем — столько щетины на голове и дыхание, что ревет внутри, как далекий ураган.

Он выпрямился и по полу скользнул в нишу. Там в глиняной стене была щель, широкая ровно настолько, чтобы выпустить его наружу. Протиснувшись в нее, он вытянулся во весь рост на земле в хрустальном лунном свете, рассматривая странный пейзаж, где тени вовсе не были тенями.

Он обогнул угол дома и пополз по дороге к городу, радуясь свободе, не похожей на то, что он воображал прежде. Тела своего он не чувствовал, ибо его идеально облекала кожа. Прекрасно было ласкать землю животом, перемещаясь по тихой дороге, чуя резкие струйки полынного запаха в ветерке. Когда над землей поплыл голос муэдзина с мечети, он его не услышал — да и не знал, что через час ночь закончится.

Завидев впереди человека, он сполз с дороги и спрятался за камень, пока опасность не миновала. Но чем ближе город, тем больше людей попадалось ему, поэтому он опустился в сегуйю, глубокую канаву, выкопанную рядом с дорогой. Комья и пучки сухих трав преграждали ему путь. Но все равно, когда забрезжил рассвет, он пробирался по дну сегуйи, через силу огибая камни и проскальзывая в плотные сплетения стеблей, оставленные водой.

От дневного света ему стало тревожно и неуютно. Он взобрался на склон сегуйи и поднял голову, осматривая дорогу. Человек, проходивший мимо, замер, повернулся и побежал обратно. Аллал не стал медлить — теперь ему хотелось как можно скорее попасть домой.

Вдруг он почувствовал глухой стук — где-то позади о землю ударился камень. Он быстро метнулся через край сегуйи и, извиваясь, скатился вниз. Это место он знал: дорога здесь пересекала уэд, и недалеко друг от друга пролегали две дренажные трубы. Немного впереди стоял человек с лопатой и всматривался в сегуйю. Аллал не останавливался, зная, что доползет до первой трубы прежде, чем человек его заметит.

Пол тоннеля, пролегавшего под дорогой, был испещрен жесткими маленькими волнами песка. В воздухе, дувшем сквозь трубу, чувствовался запах гор. Тут можно было спрятаться, но он полз дальше и вскоре достиг дальнего конца. Потом перетек во вторую трубу и прополз под дорогой обратно, снова вынырнув в сегуйе. За ним несколько человек собрались у входа в первую трубу. Один стоял на коленях, засунув голову и плечи в отверстие.

Теперь Аллал направился по прямой к дому, через пустошь, то и дело поглядывая на пальмовую рощицу. Солнце только взошло, и камни начали отбрасывать длинные синеватые тени. Вдруг из-за ближайших пальм выскочил маленький мальчик, увидел его и широко раскрыл от страха глаза и рот. Он был так близко, что Аллал кинулся прямо на него и укусил в ногу. Мальчик изо всех сил помчался к мужчинам в сегуйе.

Аллал поспешил к дому, оглянувшись лишь раз, когда достиг щели в саманных кирпичах. Несколько человек бежали к нему между деревьев. Быстро он скользнул в нишу. Смуглое тело по-прежнему лежало у двери. Но времени уже не оставалось, а время было Аллалу необходимо для того, чтобы вернуться к телу, лечь у головы и сказать: Иди сюда.