Пустая

Мне больше не хотелось шпионить для Сороки – совсем не хотелось, и я приняла твердое решение рассказать ему то, что знаю, и выйти из игры, даже если это будет стоить его дружбы.

«Заподозрил ли что-то Судья, заподозрил ли что-то Судья», – гадала я в такт быстрым шагам по брусчатке. Если да – он наверняка установит за мной слежку. У меня еще было время – и стоило воспользоваться им с умом. Перед тем, как продолжить путь, я зашла в городские купальни – идеальное место, чтобы переодеться, не привлекая внимания. Вошла в купальни пустая-блюститель в синих очках, а вышла невысокая девушка в темных, в плаще с капюшоном, надвинутым на лоб, и с объемистой сумкой через плечо.

В тот день мы с Прют и Сорокой договорились встретиться в таверне – впервые за долгое время втроем.

Возможно, в следующий раз мы увидимся еще не скоро. Несмотря на это, подходя к таверне, я почувствовала необъяснимое приятное волнение. Сколько бы ни было проблем у всех нас, я радовалась, что скоро их увижу.

Они сидели за дальним столиком, утопающим в полумраке, подальше от окон и посторонних глаз. Я заметила, что Сорока слегка касался руки Прют и что на ее щеках алел знакомый румянец. Завидев меня, Прют отдернула руку, и румянец вспыхнул еще ярче.

– А, Лекки, – сказала она не своим, неестественным голосом, – мы тебя не заметили.

– А я вот заметил, – заявил Сорока, ухмыляясь. – Ну что, Жаворонок, каково летается с блюстителями одной стаей? Какие новости принесла?

Он подвинул мне кружку и стул, и я присоединилась к ним, а потом, оглядевшись, осторожно стянула капюшон с головы.

– Всего так сразу и не расскажешь. – Я вымученно улыбнулась и кивнула Прют. – Как ваши дела? Как Крисс? Ты ведь была на почте.

– Откуда ты… – Прют осеклась. – Ну да, конечно.

– От тебя пахнет почтой.

– Само собой. Все время забываю, что от тебя ничего не утаишь. – Прют посерьезнела, и Сорока вслед за ней. – Ничего хорошего, если честно. Мама пишет, что он совсем перестал на нее реагировать. Ушел в себя… и очень плохо ест. Я все думаю про грант… Боюсь… Не знаю, удастся ли успеть найти решение, даже если получу его прямо сейчас.

Впервые я слышала в ее голосе столько тревоги за брата – молчать было нельзя, что бы это ни означало для меня в будущем.

– Да… Кстати, об этом.

И я рассказала им о тайнике, о том, что я в нем обнаружила, – и о Лестере, который знал, что я полезла не в свое дело.

Они оба слушали непривычно тихо, а когда я закончила, Прют побледнела. Вид у нее был такой, что мне стало жаль, что я рассказала о тайнике, а Сорока сжал кулаки.

– Так я и знал, что дело нечисто. Мерзавец, как и все они. Но зачем?..

– Может, это вовсе не то, чем кажется, – пробормотала я, стараясь не смотреть на Прют. – Я не уверена, что это его почерк. Возможно, кто-то другой подсидел Прют, а Судья пытается в этом разобраться. Возможно…

– Ну-ка, ну-ка, – Сорока придвинулся ближе, так и сверля меня зелеными глазищами, – дай угадаю. Быть блюстителем оказалось здорово, да? Да и Судья – Прют мне говорила – отнесся к тебе хорошо, верно? И вот теперь…

– Не надо с ней так, – тихо сказала Прют. – Это ведь ты попросил ее сделать это для тебя. Она ни в чем не виновата.

Сорока со свистом выдохнул, откинулся на спинку стула, обмяк – до сих пор я не видела, чтобы он настолько быстро приходил в себя после вспышек ярости.

– Пожалуй, ты права. Извини.

– Правильно, передо мной можешь не извиняться. – Я сама удивилась горечи в своем голосе, и Сорока фыркнул.

– Я извиняюсь перед вами обеими. Так лучше?

– Я только говорю, что мы не знаем всего. – Мне хотелось забыть об этой его вспышке, сделать вид, что ничего не было. Было здорово иметь друзей – и ссориться с ними оказалось куда больнее, чем я думала. – Ты просил информацию. Вот она. Но я… Я больше не хочу ничего выведывать, выяснять. Если… для Птиц так будет лучше, я уйду из блюстителей. Но я больше не хочу их обманывать.

Сорока вздохнул – неожиданно растерянно.

– Да… Я недооценил твой характер, сестренка. Теперь и вправду – прости меня. Я давно привык не вестись на сладкие слова. И не подумал, что тебя каждый может подцепить на крючок.

– Это не так, – сказала я, и мой голос задрожал от обиды. – Может, это на твои сладкие слова мне не надо было вестись?

За нашим столом стало очень тихо, а потом Прют вдруг с силой пихнула нас обоих в бок. Я увернулась, а вот Сорока от неожиданности чуть не упал со стула.

– Прекратите это, быстро, – строго сказала она со знакомыми нотками в голосе – свойственными Мафальде. – Сорока, Лекки имеет право на мнение. И сомнение. Лекки, Сорока имеет право вести себя как придурок… А теперь давайте поговорим об этой истории с грантом. Если Судья и вправду лишил меня его – зачем ему это нужно?

Мы замолчали. Сорока подлил морса из кувшина мне в кружку, и я приняла ее – жест примирения, от которого болезненный узел в груди тут же ослаб.

– Тому, кто лишил гранта Прют, выгодно, чтобы его получила Лабеллия, – сказала я, и Сорока одобрительно кивнул:

– Верно. И я продолжаю думать, что тема Лабеллии этому кому-то куда интереснее, чем тема Прют.