С.:
К.: Нет. Я не говорю с проклятым умом. Я не знаю никакого ума. Нет никакой сферы чего бы то ни было. Я говорю с Тем, что я есть.
С.:
К.: Я. С Я «Кто говорит»!
С.:
К.: Я говорю с моим псом, как говорю с тобой. Я даже говорю с моей рубашкой: «Как мы сегодня? Ладно, ещё один день».
С.:
К.: Это всё понятия. Есть только Существование, или То, что ты называешь Самостью. Самость говорит и Самость слушает. Нет никаких наблюдателя, наблюдения, наблюдаемого и всего этого. Это всё слишком поздно. Это интеллектуальный спорт. Вот и всё. Порой я тоже это делаю. Но это — спорт. Если это часть развлечений, то почему нет? Но слава Богу, это никому не нужно. Но это весело.
С.:
К.: Нет, веселье — это исследование. В веселье не может быть «тебя». Веселье опаснее всего для того, чем ты себя воображаешь. В веселье «ты» не можешь быть. В веселье нет никакого фантома. В веселье есть веселье и, возможно, простак, а возможно, нет[46]. Но, несомненно, веселье. Так что веселье есть с простаком или без.
С.:
К.: Я Тебе говорю, веселье более опасно для Твоей идеи того, что Ты такое, чем для чего бы то ни было другого. Можно «досмеять» себя до смерти. Легче, чем доисследовать себя до смерти. Вот почему все так любят комиков, потому что в комедии «тебя» нет. В хороших шутках ты просто засмеиваешь самого себя. Так что это очень опасно. И если ты действительно видишь шутку как шутку, понимаешь шутку «как я только мог искать То, чем я являюсь, когда я всегда был и есть и буду Тем, что я есть?». Эта шутка — непрерывная шутка. И тогда видение Себя, ищущего самого Себя, становится шуткой. Всемогущий, сидящий где–то и думающий: «Я должен знать Себя, чтобы быть Собой», — это шутка. Так что это непрерывная комедия. Называть ли её божественной, или нет. Это комедия.
Какие–нибудь другие серьёзные вопросы?
С.:
К.: Смотришь внутрь?
С.:
К.: У Тебя есть внутренность?
С.:
К.: Нет!
С.:
К.: Что ты там находила?
С.:
К.: Ты похожа на чёрную дыру?
С.:
К.: Так что там было не ничто? Там было что–то, что ты называла ничто.
С.:
К.: Почему ты должна знать, что с этим делать? Ты смотришь на кусок дерьма на улице и спрашиваешь: «Что мне следует с этим делать?» И ты смотришь на кусок дерьма внутри и спрашиваешь себя, потому что считаешь это более личным. «Моё чёртово прозрение». Но это всё равно что кусок собачьего дерьма на улице. Собака, смотрящая на собственное дерьмо. Дерьмо снаружи и внутри. «Что с этим делать?»
С.:
К.: Драгоценное дерьмо. Драгоценное всегда находится под давлением. Поскольку у тебя есть что–то, о чём ты должен заботиться. Так что это становится сокровищем, о котором тебе приходится беспокоиться. И тогда ты боишься это снова потерять. А теперь ты смотришь на это и спрашиваешь: «Почему я вообще на это смотрела?» Я всегда предлагаю тебе, если ты действительно хочешь высоко ценить себя, просто быть Тем, чем ты не можешь не быть. И это значит высоко ценить То, чем ты являешься. А ценить и хранить какое бы то ни было внутреннее или внешнее дерьмовое переживание — значит уделять внимание дерьму.
С.:
К.: «Дева Мария пришла ко мне, она сказала мне, пусть будет так…»
С.:
К.: Что делать со всем твоим временем? Не спрашивай меня! Есть так много развлечений. Смотри телевизор. Или ходи в кино. Или смотри внутрь. Но не ожидай ничего.