Пушкинский том

Конечно, это наследие еще из советского периода, когда все великие посматривали друг на друга и вместе смотрели в сторону нашего светлого будущего и когда мы всех их жалели за то, что они страдали при царизме и только мы их умеем любить… я думаю, что это всё – дружба великих людей, это «Маркс – Энгельс», «Ленин – Сталин» – всё это давило и на все взаимоотношения великих людей в истории русской литературы. Вот и Пушкин – Гоголь всё обязательно вдвоем. Огромные сожаления по поводу того, что Пушкин с Лермонтовым никак не поженились. С Гоголем, однако, факт, факт тем более, что Пушкин щедро отдал ему два замысла, которые стали его шедеврами, – «Ревизор» и «Мертвые души» – всё это, естественно, рассматривалось как вот такая преемственность от гения к гению…

– Ну сейчас, между прочим, наоборот, создается другой миф – о каком-то тайном соперничестве…

– Соперничество не соперничество, а об искренности Николая Васильевича говорить затрудняюсь. Однако принято за факт, что Гоголь Пушкина первого знакомил со всеми своими произведениями, что Пушкин воскликнул, прослушав главы «Мертвых душ»: «Как грустна наша Россия!» – всё это, впрочем, со слов Гоголя… Оба были, прямо скажем, мифотворцы немалые, но – разного плана. Всё это не проверить, а – поверить. Тем не менее реакция Гоголя на смерть Пушкина кажется мне совершенно неподдельной по интонации: «Для кого я буду теперь писать!» И вот это «для кого я буду теперь писать» и служит для меня ключом в оценке этой щедрой передачи замыслов. Где это я, однако, вычитал, что Пушкин говорил то ли иронично, то ли раздраженно: «С этим малороссом надо быть осторожнее: он обирает меня так, что и кричать нельзя»?

– Это Анненков записал со слов пушкинской жены, Натальи Николаевны.

– Ну вот я и подозреваю, что уровень глав «Мертвых душ» был настолько убедителен для Пушкина, что Пушкин мог себе сказать: «Нет, так бы я не написал», а «Ревизора» ему было отчасти жалко, этот сюжет был ему чем-то дорог, тем более что он его пережил на практике, в жизни… Это всё исследователи знают, до какой степени эти сюжеты были действительно переданы, насколько Пушкин о них сожалел, в это я влезать не хочу. Анекдот и есть анекдот – его рассказывают друг другу. Припомним словоупотребление того времени: «Анекдот – короткий по содержанию и сжатый в изложении рассказ о замечательном или забавном случае» (cловарь Даля). Многие русские писатели писали как бы по анекдоту – «Граф Нулин», «Коляска». Факт, возбуждающий воображение гения. И гоголевская «Шинель», как известно, произошла из анекдота, как сослуживцы подарили ружье, а человек мечтал об этом ружье, чиновник, и на первой же охоте его потерял и с охоты, потеряв это ружье, вернулся совершенно мертвый, и все рассказывают это как забавный случай, тем более что там был очень гуманный финал этого случая, потому что сослуживцы, видя такое горе, скинулись ему на второе ружье. Как отмечали современники, свидетели, насколько я помню, Гоголь, выслушав это, стал очень мрачен. Очень мрачен он был, а в результате этого получилась «Шинель».

– Вообще-то не так всё было.

– Важно, как претворяется анекдот, тем более в гоголевских мозгах. Пушкин написал же «Медного всадника», так и не побывав ни при одном наводнении, да? и, между прочим, по-своему даже сожалея об этом, что можно проследить в 24-м году по его некоторым реакциям на наводнение, а потом получается, что он был едва ли не больше свидетелем, чем те, которые у него эти впечатления перехватили, включая Мицкевича. Так? Так что где воображение, где повод включить это воображение, на какой уровень оно включается, это – не нашего понятия дело, потому что речь идет о воображении Гоголя…