Пуритане

– Остановись, остановись! Ведь ты всегда жаждал побывать на собраниях святых мучеников, ведь ты готов был обрыскать все, какие есть, болота Шотландии, чтобы отыскать такое собрание. Что же ты не остановишься, когда нашел его наконец? Не желаешь ли выслушать еще одно слово? Не желаешь ли дождаться послеобеденной проповеди? Горе тебе! – продолжала она, внезапно меняя тон. –

Да подсекутся сухожилия у той твари, на быстроту которой ты уповаешь! Смотри, смотри, тебе приходит конец, тебе, пролившему столько крови и тщащемуся теперь спастись самому, тебе, наглый Рабсак, изрыгающий кощунства Семей*, кровожадный Доик*! Подъят обнаженный меч, и вскоре он настигнет тебя, как бы быстро ты ни скакал.

Клеверхаузу, как нетрудно предположить, было не до того, чтобы прислушиваться к ее гневным речам. Надеясь собрать беглецов вокруг своего боевого штандарта, он торопился перевалить через гребень возвышенности, заботясь только о том, чтобы вывести остатки полка за пределы досягаемости неприятельских выстрелов. Но, когда последняя группа драгун поднялась на вершину холма, пуля поразила лошадь лорда Эвендела, и она тотчас же грохнулась наземь, увлекая за собой и его. Двое повстанцев на конях, опередившие своих сотоварищей в преследовании бегущих, понеслись к нему, чтобы убить его, ибо в те времена никому не давали пощады. Устремился к нему, но чтобы спасти ему жизнь, и Мортон, побуждаемый как врожденным великодушием, так и желанием уплатить долг, которым лорд Эвендел обязал его утром того же дня и который в силу известных читателю обстоятельств заставил его так жестоко страдать. Пока он помогал раненому освободиться из-под убитой лошади и встать на ноги, подоспели и оба всадника, и один из них, закричав: «Смерть тирану в краской куртке!» – обрушил на знатного юношу свой палаш; Мортон, с трудом отпарировавший удар, крикнул всаднику, оказавшемуся не кем иным, как Белфуром Берли:

– Пощадите этого человека ради меня, ради, – добавил он, замечая, что Берли его не узнал, – ради Генри Мортона, еще так недавно предоставившего вам кров.

– Генри Мортон? – откликнулся Берли, вытирая окровавленный лоб рукой, еще более окровавленной. – Разве не говорил я, что сын Сайлеса Мортона покинет страну утеснения и явится к нам, что недолго ему оставаться еще в шатрах, раскинутых в стране Хама*? Ты головня, извлеченная из пожарища… Но этот обутый в ботфорты апостол епископства, он умрет положенной ему смертью! Мы должны безжалостно их разить, мы должны истреблять их под корень от восхода и до заката. Мы посланы, чтобы убивать их, как амалекитян*, уничтожать весь их род, не щадить ни мужчины, ни женщины, ни дитяти, ни сосунка, и потому не мешай мне, – прибавил он, снова замахиваясь палашом на лорда Эвендела, – ибо дело это нужно делать как следует.

– Вы не должны его убивать, вы его не убьете, особенно теперь, когда он лишен возможности защищаться, – горячо произнес Мортон, заслоняя собою лорда Эвендела и готовый принять удар, предназначавшийся офицеру. – Сегодня утром он спас мою жизнь, жизнь, которой грозила опасность только из-за того, что я укрыл вас в Милнвуде; пролить его кровь теперь, когда он не может сопротивляться, было бы не только жестокостью, ненавистной и

Богу и человеку, но и отвратительной неблагодарностью как по отношению к нему, так и ко мне.

Берли опустил руку.

– Ты все еще, – сказал он, – в содоме язычников, и я скорблю о твоей слепоте и слабости. Жесткое мясо не для младенцев; великое и тяжкое испытание, заставившее меня взяться за меч, не для тех, чьи сердца обитают в глиняных хижинах, чьи ноги опутали тенета бренных привязанностей, кто облачается в покров, называемый покровом праведника, хотя он не что иное, как мерзкое рубище. Но направить душу на путь веры и истины куда лучше, чем отослать злодея в Тофет*, а потому я пощажу юношу, за которого ты заступаешься, полагая, что эта милость будет подтверждена военным советом Господней армии, которую Отец наш небесный благословил в этот день предвестием близкого освобождения. У тебя нет, как вижу, оружия; дожидайся моего возвращения. Я должен преследовать этих грешников, этих амалекитян; я должен разить их, пока они не будут окончательно стерты с лика земли, от

Хавилы до Суры*.

Проговорив это, он пришпорил коня и снова пустился в погоню.

– Кадди, – сказал Мортон, – ради Бога, достань лошадь, и как можно скорее. Я не могу доверить жизнь лорда

Эвендела людям, настолько ожесточившимся. Как ваши раны, милорд? Можете ли вы продолжать путь? – добавил он, обращаясь к пленнику, оглушенному падением, который стал понемногу приходить в себя.

– Полагаю, что да, – ответил молодой лорд. – Но возможно ли? Ужели я обязан своею жизнью мистеру Мортону?

– Я помешал бы убийству пленного и из простой человечности, – ответил Мортон. – А что касается вашей чести, то, вступившись за вас, я к тому же уплатил священный долг благодарности.

В этот момент возвратился с лошадью Кадди.

– Ради Господа Бога, садитесь, садитесь в седло и летите, как ястреб, милорд, – сказал добродушный парень. –