Пуритане

– Раз мы уже здесь, сударыня, давайте как следует используем время; сержант или капрал, я уверена, все-таки захотят сделать обход, и будет досадно, если бедняга

Хеллидей поплатится за свою любезность.

Между тем Мортон сделал несколько робких шагов навстречу пришедшим, подозревая истину, ибо какая другая женщина, кроме Эдит, могла в этом доме принимать к сердцу его злоключения. Однако из-за вечерней полутьмы и пледа, скрывавшего лицо незнакомки, он все еще опасался, как бы не впасть в ошибку, которая могла бы набросить тень на предмет его обожания. Дженни, сообразительность и расторопность которой оказались как нельзя более кстати для исполняемой ею роли, поспешила растопить лед.

– Мистер Мортон, мисс Эдит глубоко сожалеет по поводу того положения, в котором вы в данное время находитесь, и…

Этого было достаточно: он порывисто устремился к

Эдит, он был у ее ног, он сжимал ее руки, которые она без сопротивления отдала ему, он осыпал ее словами благодарности и нежной признательности; впрочем, его бессвязная речь едва ли могла бы быть понятна читателю без описания интонаций, жестов, страстных и стремительных проявлений глубокого и сильного чувства, сопровождавших ее.

Две-три минуты Эдит была неподвижна, как статуя

Святой Девы, принимающей благоговейное поклонение; наконец, немного оправившись и отняв свои руки у Генри, она почти неслышно проговорила:

– Я позволила себе странный поступок, мистер Мортон, поступок, – продолжала она более связно, по мере того как усилием воли овладевала собой и собиралась с мыслями, –

который, быть может, встретит с вашей стороны порицание… Но уже давно я разрешила вам пользоваться языком дружбы, и, может быть, даже больше… да, слишком давно, чтобы покинуть вас в таких обстоятельствах, когда вас покинул, по-видимому, весь свет. Как и почему вы арестованы? Что можно сделать? А мой дядя, который так высоко вас ценит, не может ли он помочь? Или ваш родственник Милнвуд? Что следует предпринять? И что, по-вашему, вам угрожает?

– Будь что будет, – ответил Генри, пытаясь завладеть

рукою Эдит, которую она отняла у него и которую теперь снова ему отдала, – будь что будет; сейчас я ощутил, что все случившееся со мной – самое счастливое событие моей скучной жизни. Вам, моя дорогая Эдит, – простите меня, я должен был бы сказать: мисс Белленден, но несчастье притязает на особые привилегии, – вам я обязан несколькими мгновениями счастья, осветившими солнечным светом мое тусклое существование, и если теперь ему будет положен конец, воспоминание о чести, которой вы меня удостоили, сделает меня бесконечно счастливым даже в мой смертный час.

– Неужели ваше дело так безнадежно, мистер Мортон?

– спросила Эдит. – Неужели вы оказались так внезапно и так глубоко втянуты в эти злосчастные распри, хотя всегда были от них в стороне, что не рассчитываете сохранить свою…

Она остановилась, не в силах произнести слово, которое должно было за этим последовать.

– Жизнь, вы хотели сказать? – отозвался на ее слова

Мортон спокойным, но грустным тоном. – Решение, полагаю, всецело зависит от судей. Мои стражи считают, что мне могут заменить смертную казнь отправкой в один из наших находящихся за границей полков. Я думал, что могу согласиться на это, но теперь, мисс Белленден, встретившись с вами еще раз, я понял, что ссылка была бы для меня горше смерти.

– Неужели вы действительно так опрометчиво вступили в сношения с одним из тех свирепых злодеев, которые умертвили примаса?

– Предоставляя ночлег, – сказал Мортон, – и укрывая у себя одного из этих безумных и жестоких людей – старинного друга и соратника моего отца, я не знал еще об убийстве архиепископа. Но это обстоятельство едва ли облегчит мою участь. Ибо кто же, мисс Эдит, кроме вас, поверит мне в этом? И что еще хуже, я никоим образом не могу заявить с полной уверенностью, что, даже зная о преступлении, я смог бы переломить себя и при любых обстоятельствах отказать во временном приюте тому, кто искал его у меня.

– Но кто же, – сказала Эдит, встревоженная услышанным, – будет производить расследование по вашему делу?

– Мне дали понять, что я предстану пред полковником

Грэмом Клеверхаузом, – сказал Мортон, – он один из членов военной комиссии, которой королю, Тайному совету, а также парламенту – последнему более всего подобало бы оберегать наши свободы – было угодно вручить право распоряжаться нашим имуществом и нашею жизнью.

– Пред Клеверхаузом! – произнесла Эдит совершенно упавшим голосом. – Боже мой, вы погибли! Вы погибли прежде, чем предстанете перед судом! Он писал моей бабушке, что завтра будет у нас проездом, направляясь в главный город нашего графства, где несколько отчаянных вигов, воодушевляемых присутствием в их среде двух или трех убийц примаса, собрались вместе с целью поднять восстание против правительства. Выражения, которыми он пользуется в письме, заставили меня содрогнуться, хотя я не знала тогда, что… что мой друг…

– Не надо чрезмерно тревожиться обо мне, моя родная