Николай Федорович сидел за завтракам с Кабаном и Наливаем. Каюр Парфентьев куда-то ушел. Хозяин внес в каморку помятый медный самовар. Прислонившись к косяку двери, он с жадностью смотрел на куски сахару. Хозяину квартиры было всего лет сорок, но тяжелая работа, постоянное недоедание и заботы состарили его раньше времени. Морщины глубоко изрезали скуластое темное лицо, волосы поседели.
— Присаживайтесь с нами, — предложил Новиков. — Давно вы здесь, в Усть-Белой? Как звать-то?
— Никифором. — Хозяин качнулся от косяка, длинными пальцами с толстыми суставами осторожно взял кусочек сахару, поднес к лицу. — Давненько я его не кушал. — Помолчал. — Сам-то я с Гижиги, мальцом отец привез. Рыбачу. — Он вздохнул: — Плохая жизнь. Голодно. Жинка голосит, ребята совсем плохие.
Николай Федорович нацедил в кружку кипятку, долил побольше заварного и протянул Никифору:
— Пейте.
Тот молча принял кружку и, откусив крохотный кусочек сахару, стал шумно прихлебывать.
— Ты не удивляйся, Федорович, — заметил Кабан, — тут, считай, все так живут.
— Есть и трошки богаче, — сказал Наливай. — А есть и куркули. Везде одно и то же. Что да Украине, что тут.
— Надо, чтобы не было, — сердито ответил Новиков.
Такой нищеты, такой убогой жизни, таких голодных людей, свыкшихся со своим положением, он еще не видел. Он считал себя обязанным помочь им, облегчить их участь. Надо действовать и не тратить попусту времени.
Вот что, Афанасий, — окатился он к Кабану. — Сегодня же — собирай тех, кто понадежнее. Надо мне с людьми познакомиться, поговорить и…
Стук в дверь остановил Новикова. Кто-то, не спрашивая разрешения, вошел в квартиру.
— Где хозяин?
— Никифор, — позвала жена, — к тебе…
— Я здесь, — Никифор, обжигаясь, торопливо допил чай, а сахар спрятал в карман. Выйти он не успел. В двери появился одетый в кухлянку человек с торчащими черными усами и небольшой бородкой. Иней был на бровях и ресницах.
— О, черт, холодище, — проворчал он, обтирая рукой усы. — Пурга идет.
— Тебе чего? — спросил его Никифор.
— «Чего», «чего», — передразнив, рассердился вошедший. — Малков послал. Ты у него в долг брал товар?
— Брал, — угрюмо произнес Никифор. — Что господин Малков хочет…
— Он сказал, кто в отряд не записался, тот пусть немедля долги платит, сегодня платит.
— Да где же я возьму? — голос Никифора задрожал. Из-за переборки донесся испуганный вскрик его жены:
— Боже мой!
— Башка есть и думай ей, — предложил посыльный. — Думал, когда товар брал?
— Да я же… — Никифор не знал, что дальше сказать. Посыльный, видя, что его не приглашают выпить чаю, совсем рассердился:
— Балакать с тобой — напраслина. Ежели должен, то деньгу неси, а коли погодить хочешь, так господин Малков сказывал, кто в отряд пойдет, с того долги-то повременит спрашивать, а то, часом, и простит.
— Простит? — недоверчиво переспросил Никифор: — Долги простит?
— Эге! — Посыльный Малкова с любопытством рассматривал Новикова. Наконец он повернулся уходить и через плечо бросил Никифору: — Поспешай, Свенсон так же решил. Набегут людишки, и ты…
— Я сейчас, сейчас, — заторопился Никифор и ушел следом за посыльным.
— Вот как набирают себе воинство господа коммерсанты, — Кабан в сердцах выругался.
— В торговле Свенсон и Малков конкуренты, а тут — дружки, — заметил Наливай. — Ворон ворону глаз не выклюнет.
— Что же делать? — спросил Кабан: — У них оружие, товары, деньги. Большую власть они над человеком имеют. Видели, как Никифор побежал? Приручен.
— Бороться, — ответил Новиков. — Бороться.
— Чем? Вот этими пустыми? — Кабан вытянул перед собой руки. — С ними против винчестеров не попрешь.
— У нас есть оружие посильнее винтовок, — убежденно ответил Новиков. — Слово, правдивое большевистское слово.
— «Слово», — покачал лохматой головой Кабан. — Что слово? Сказал, и нет его.
— Правдивое слово в сердце у человека остается, и потом он ему только верит. Тогда никакое оружие этому человеку не страшно. Надо здешним людям объяснить, что их обманывают, что их, как лаек, в упряжку запрягли, погоняют и не дают осмотреться по сторонам.
— Это верно, — кивнул Наливай.
— Вечерком собирайте людей, — вернулся к началу разговора Новиков.
…Парфентьев чувствовал себя беспокойно. Он рассказал Свенсону о Новикове и не сообщил об этом Николаю Федоровичу. Вот почему Парфентьев, до того как проснулся Новиков, ушел из дому. Он накормил собак, тщательно проверил нарту, походил по поселку. Заняться больше было нечем.
Парфентьев присел на нарту, закурил. Кому верить? У Малкова и Свенсона сила. Они богатые, что хотят, то и сделают с человеком, но при них будешь жить впроголодь. Новиков говорит, что большевики принесут новую светлую жизнь в тундру. Правда ли? Есть ли у большевиков такая сила, которая бы поборола Малкова, Свенсона, Бирича. Наверное, есть, раз так храбро Новиков разъезжает по уезду и говорит с людьми.