Pulp

Я сдёрнул с пояса сигнальную ракетницу и выпустил в воздух зелёный столб дыма. «Дикие коты» тут же бросились во все стороны, словно и в самом деле были кошачьей стаей. Бросив побитые пулями тактические щиты, но подхватив раненых, мои люди терялись в кривых улочках и переулках столицы Рагны.

Через несколько минут перед особняком остались только рагнийцы — живые и мёртвые — и трупы «диких котов». Я кинул последний взгляд через плечо. Почти белая пыль напилась кровью, став жирной грязью, прямо как во фронтовых траншеях.

— Грязь и кровь, — сказал я бежавшему рядом Оцелотти, — наша работа. Это всё, что останется после нас.

Он ничего не ответил — да и не было в том нужды.

* * *

Пыль, пыль, пыль…

Вся война в Афре — сплошная пыль. Оставшиеся ещё со времён колонизаторов дороги худо-бедно поддерживают в порядке, но когда по обеим обочинам безлюдная сухая пустошь, то от пыли никуда не денешься. Колёса грузовиков размалывают песок в мелкую-премелкую взвесь, и та клубится над колонной, делая её видимой за десятки миль. Правда, количество машин и солдат пыль маскирует отлично, но от этого не легче. Особенно тем, кто не столь решителен, чтобы сидеть в головном грузовике. Кузовы все открытые, иначе внутри быстро превратишься в запечённый в собственном соку труп, а всем известно, что головная машина всегда первая мишень. И спаренный крупнокалиберный пулемёт ничем не поможет, он нужен больше для уверенности тех, кто решится-таки сесть в кузов головной машины. Поглядываешь на его воронёные, укрытые до поры дерюгой, чтобы вездесущая пыль не забивалась, стволы, и как-то спокойнее становится. Пускай от нападения тварей, которыми кишит африйская саванна, он убережёт точно.

Пыль, пыль, пыль…

Грузовик трясётся, деревянная лавка давно отбила мне зад, и с каждым новым ударом мне кажется, что я стал староват для всего этого. Дороги, проложенные ещё колонизаторами, конечно, стараются поддерживать в порядке, вот только война постоянно вносит в этот порядок свои коррективы. Ухабы и выбоины — напоминание о недавних боях. Дороги, само собой, чаще всего становятся целью обстрела всех сторон конфликта. И первой под огонь попадает головная машина.

Надо ли говорить, что сидел я именно в ней?

Пыль, пыль, пыль…

У меня не было ни малейшего желания глотать её, а потому я едва ли не первым уселся на лавку в кузове головного грузовика, сразу заняв лучшее место. Уже сидевшие в сёдлах имошаги проводили меня взглядами, в которых легко читалось уважение. Их предводитель — всадник в светлом халате и чёрном бурнусе, пока ещё не закрывающем лицо, подъехал к моему грузовику и остановил своего злого, грызущего удила жеребца рядом со мной.

— Ты смелый, — сказал он. Розалийским вождь имошагов — племени всадников-кочевников африйских саванн и пустынь, в чьих жилая так смешалась кровь людей и орков, что причислить их к одной из рас было довольно сложно — вряд ли владел так уж уверенно, а потому говорил короткими фразами. — Настоящий мужчина. Не то что эти йа хорг, — ругался он на своём языке.

— Не люблю глотать пыль, — честно сказал я в ответ.

— Ха! — воскликнул вождь. — Настоящий воин!

Он отсалютовал мне винтовкой и вернулся к своим имошагам, что-то весело говоря им. Остальные всадники ответили хохотом и репликами не пойми в чей адрес, которые вызывали новые приступы смеха.

Сейчас они прикрывали нашу колонну, скача по бездорожью, к которому привычны их лошади. Кони имошагов сильно отличаются от скакунов, что разводят в Аурелии. Это полудикие, злобные твари, с когтями на копытах и острыми зубами. Я своими глазами видел, как один такой зверь вырвал кусок из плеча у придурка, что решил на спор погладить его. Дурень отправился в лазарет, а оттуда, скорее всего, домой, слишком уж неприятной была его рана. Лошадь же флегматично пожевала кусок кровавой плоти и выплюнула себе под ноги.

Я откинулся на деревянный борт кузова и глянул в сторону города. Самого Луисбурга ещё не было видно, зато чёрные столбы дыма я разглядел сразу. Значит, уже недолго осталось трястись, стоит провести оставшееся время с толком. Я прикрыл глаза и попытался задремать, верный старой военной максиме: солдат спит, служба идёт.

Вообще-то, я в последнее время редко сам выбирался на задания, всё больше времени проводя на островной базе «Солдат без границ». Большую часть административных дел я без зазрения совести сгрузил на плечи Миллера, а сам занялся отбором кандидатов. Лишь раз в месяц мы с Миллером садились в кабинете и обсуждали наши дела — сколько мы заработали, сколько потеряли денег, людей и техники, как идёт работа на базе, что делать со шпионами, выявленными Оцелотти. С последними обычно было два варианта работы: либо пичкать откровенной дезинформацией, чтобы скомпрометировать окончательно и бесповоротно, а после этого попытаться перевербовать, либо, как любил образно выражаться тот же Оцелотти, отправить под пирс. Море, омывавшее нашу островную базу, приняло уже не один труп.