Пуговицы

– Ребятки, вы к кому? – к нам подошла немолодая женщина в прямом коричневом пальто и бордовом берете, из-под которого выбивались тугие каштановые кудри. Помада у нее была такая темная, что казалось, будто губы нарисованы углем, ею же были подведены и брови. – По понедельникам посещения после обеда.

– Нам бы с администратором поговорить, – сказала я, – или кто у вас тут больными занимается?

– У нас не больные. У нас постояльцы или жильцы – как вам больше нравится.

– А насчет жильцов с кем можно поговорить?

Женщина внимательно, но нестрого оглядела нас, затем повела за собой. Вверх по лестнице к стеклянным раздвигающимся дверям. Дедушка в инвалидном кресле у входа помахал нам рукой. Мы ответили. В теплом тамбуре прямо на проходе стояла маленькая сгорбленная старушка в пестром халате и с рыжим котиком на руках. Когда мы проходили, она не сдвинулась с места, а женщина, которая нас вела, не сказала ей ни слова.

Мы попали в просторный холл с ковром, креслами и несколькими плазменными панелями на разных стенах, все они работали и показывали одну и ту же передачу, где толстые дядьки в деловых костюмах спорили о политике, но их никто не смотрел. Звука тоже не было.

За столиком по типу ресепшен сидела рыжеволосая женщина с высокой прической. Справа от нее стоял огромный аквариум с голубой подсветкой и золотыми рыбками.

– Вот, Люд, ребята к тебе. Не знаю, что за вопрос, тайна, наверное, – сказала сопровождавшая нас женщина.

Администраторша подняла глаза, и мы увидели ярко намалеванные зеленые стрелки и огромные накладные ресницы. В ушах болтались желтые шарики-подвески, а на пышной груди красовался точно такой же, как у Нади, бейдж, только с именем «Людмила».

Она мельком взглянула на всех и остановилась на мне:

– Я тебя знаю?

– Не думаю.

– Знакомое какое-то лицо.

– Мы по поводу Нади Сорокиной, которая у вас работала, – сказала я то, что было заготовлено.

– Так, – Людмила наклонила голову набок, – я слушаю.

– Ну, вы же знаете, что с ней? – произнесла я печальным голосом.

– Нет. – Женщины переглянулись.

– Она умерла.

– Ужас какой, – прошептала женщина в берете.

– Она работала у нас учительницей физкультуры, – подключилась Лиза, – и для школы это огромная потеря.

Липа усиленно закивал.

– Дело в том, что мы все, включая нашего директора, считали, что Надежда Эдуардовна одинокая женщина. Школа даже похороны оплатила. Никто ничего не знал про ее маму. А сейчас вдруг выяснилось, что она живет у вас… И наша директор, Тамара Андреевна, поручила нам навестить ее и узнать, как у нее дела, а при необходимости, возможно, даже помочь с финансированием.

Женщины смотрели на меня с интересом, Липа изумленно, а Лиза с уважением. Наболтать подобное мне ничего не стоило. Я никогда не смущалась полезного вранья или преувеличения, это было что-то вроде игры, в которой требовалось быстро соображать и легко подстраиваться под обстоятельства.

– Я сейчас уточню, здесь ли еще Лидия Михайловна, – сказала Людмила. – А то знаете, у нас люди пожилые, ситуация меняется каждый день.

– Да здесь-здесь, – проворчала та, что нас привела. – Куда ж эта ведьма денется?

– Тогда проводи ребят к ней. Пусть посмотрят, познакомятся, а я пока в бухгалтерию позвоню, узнаю, что там с оплатой.

– Она может отказаться с вами разговаривать, – предупредила сопровождающая нас женщина, пока мы шли. – У нее деменция. Бóльшую часть времени ее мозг спит, но иногда включается и что-то соображает. Вы пока ей про дочку ничего не говорите. Я сбегаю за доктором, приведу его. Пусть сам решает, в какой форме и когда рассказать об этом.

Мать Нади оказалась крепкой ширококостной женщиной с мужиковатым лицом и широкими плечами. Волосы у нее были блеклые, короткие, а подбородок сильно выступал вперед. Она сидела в высоком кресле напротив окна и не двигалась. На тумбочке возле кровати в деревянных рамках стояло несколько фотографий одного и того же мужчины и мальчика-подростка. Надиных фото среди них не было, и я засомневалась, туда ли нас привели.

– Здравствуйте, – сказала Лиза вежливо, – как поживаете?

Лидия Михайловна не пошевелилась. Я заглянула в ее отсутствующее лицо.

– Вам большой привет от Тамары Андреевны, Надиной учительницы математики. Вы же помните ее?

Ни единой эмоции.

– И от Антона большой-пребольшой привет. Ну, его вы-то точно должны помнить. Вы с Надей в тюрьму его посадили просто так.

Женщина вздрогнула и моргнула.

Лиза испуганно отшатнулась:

– Зачем такое говоришь?

– Нормально. Если она меня понимает, то, возможно, хоть как-то отреагирует, а если нет, то какая разница?

Липа, видимо, был согласен со мной, потому что ни с того ни с сего выпалил:

– Мы пришли сказать, что Надежда Эдуардовна умерла. Ее убили. И нашли за нашей школой в колодце. Она была злая и плохая женщина. И мы все ненавидели ее.

Вышло жестко. Тут даже я опешила.

Лиза быстро закрыла ему рот ладонью:

– Заткнись, идиот.

– А что такого? Моей маме на собрании про меня гадости говорить было можно, а мне ее маме нельзя? Она все равно не понимает ни фига.

И тут неожиданно Лидия Михайловна заговорила низким грудным голосом: