Пуговицы

– Эй! – Я села рядом с ним на диван. – Ну-ка перестань! Все наладится, ты привыкнешь. Так бывает. Я понимаю. Сначала всегда грустно и пусто. Я вон даже по Кощею своему скучаю. И по Яге. Не думала, что вообще любила их. А выходит, все же любила капельку.

– Нет, ты не понимаешь, – категорично отрезал он. – Ты почти всю жизнь одна, ты ни к кому не была привязана, никто не был для тебя смыслом жизни. Если бы ты потеряла вдруг смысл жизни, как бы ты себя чувствовала?

– У меня нет смысла жизни, поэтому и терять нечего. – Я попыталась отшутиться, но получилось немного наигранно. – Вечером в школе танцы. Пойдем?

– Иди одна. Я сейчас не могу веселиться.

– Типа ты в трауре?

– Просто нет настроения.

– Без тебя мне там делать нечего. Я хочу пойти с тобой. – Обхватив его за шею, я прижалась к нему всем телом. – Хочешь, я здесь уберу? Я теперь профи.

Слава медленно снял мои руки и отодвинулся.

– Даша сегодня закидала меня сообщениями о том, как скучает, и от этого совсем тошно.

– Ты жалеешь, что пошел к Марку?

– Да, очень. Знаю, что так было правильно, но все равно жалею.

– Даша еще маленькая. Ей не так сложно перестроиться.

– Перестроить что? Любить других людей? Забыть, что у нее есть я? Выкинуть меня из своей жизни?

– Перестроить к новой жизни. Думаешь, ей легко было жить со всеми этими странностями: без матери, с психической Надей, скрываясь и постоянно опасаясь проверки?

– Тебе легко говорить. – Мне показалось, что в его глазах стоят слезы. – Ты никого не любишь, а если не любишь, то все легко.

Я встала. Серые тени на стенах сбились в хоровод. День стремительно гас. Опечаленный Томаш на фоне смятой постели был насквозь пропитан дестроем.

На комоде лежала горсть пуговиц. Машинально я взяла одну.

– Все срезал к чертовой матери, – пояснил он, – нужно выбросить.

Я провела ладонью по пуговицам, разравнивая их, затем, после некоторого молчания, все-таки сказала то, что должна была:

– Вам с Дашей нельзя разделяться. Тебе нужно поехать к ним.

– Нет-нет! – По тому, как Томаш засуетился, стало ясно, что он думал об этом. – Они о Даше позаботятся. Ты же не останешься одна. Ты же не сможешь.

– Ты назначил себя на роль моего опекуна?

– Я просто знаю, что тебе я нужнее, чем ей.

Его взгляд будто тоже погрузился в мир теней. Ничего не отвечая, я сходила в коридор, достала из кармана серую Дашину пуговицу, пришитую «на любовь», принесла и бросила к остальным.

– Даша пришила, чтобы я влюбилась в тебя. Еще тогда, в самом начале. Какое-то время это работало, но потом я ее отрезала. И если я и думала, что люблю тебя, то теперь этого нет. Все прошло. Ты был прав, когда сказал, что я никого не люблю. Ты мне не нужен, Слава. Смешно вообще, что ты так подумал.

– Но Микки, – он встрепенулся, – у нас же все хорошо.

– Я ни с кем не встречалась дольше месяца, и с тобой тоже не получится. Лучше сразу поезжай к ним.

– Я тебя люблю, – тихо, но уверенно сказал Томаш.

– Это здорово, конечно. Но я-то никого не люблю. Забыл? – Я попыталась вложить в эти слова весь цинизм, на какой только была способна.

– Погоди, – не моргая, он уставился на меня, – а как же Питер?

– Сдашь оба наших билета и купишь один на Мальдивы. Делов-то?

– Нет-нет, я уже все решил, я настроился и…

– Слав, хочешь честно? – резко перебила его я. – В любом случае, у нас ничего хорошего не получится. Мы с тобой оба как оторванные, потерянные пуговицы, замороченные и загруженные. Грустные, взрослые и несчастливые. И как бы ты ни хотел меня спасти: вытащить на свет или вылечить, – у тебя никогда не получится. Я утяну тебя в свое унылое болото, где мы оба будем страдать. А я мечтаю о радости и счастье. Понимаешь?

Он недоуменно пожал плечами.

– Я даже не рассматривал вариант, в котором ты можешь передумать. Не потому что я слишком самоуверенный, а потому что…

– Ты слишком самоуверенный, Слава, – снова перебила я, – и мне всегда в тебе это очень нравилось. Давай не тяни, просто собирайся и поезжай к ним.

– Ну а как же ты?

– За меня не волнуйся. Я до тебя прекрасно жила и, если бы Даша не пришила мне эту дурацкую пуговицу, жила бы и дальше.

– Ты теперь в них тоже веришь?

– Теперь я верю только в себя.

Затягивать прощание не стоило, я же могла передумать, дать слабину, пойти на попятную и потом следующий десяток лет мучиться очередным чувством вины.

Томаш просил остаться, предлагал провести этот день вместе, пытался пообещать, что вернется за мной, и много чего еще, но я не стала слушать.

Возле подъезда я остановилась и посмотрела в окно его квартиры. Он стоял там и помахал мне рукой. На лицо сыпались пушистые снежные хлопья. Сердце мучительно ныло, предательски призывая вернуться. И я уже чуть было не поддалась ему, как вдруг в кармане завибрировал телефон.

– Привет. Не надумала?

– Ты мне пятый раз за эти два дня звонишь.

– И чего?

– Я же объяснила, что у меня планы.

– Знаешь, мы в такое время живем, когда планы меняются каждые два часа.

– Хочешь взять меня измором?

– Измор работает в восьми случаях из десяти… – Он сделал короткую театральную паузу. – Остальные два решаются силой.