Пугачев

Если история пензенской помещицы известна только из показаний Пугачева, то его рассказ о встрече в Саратове с отставным пятидесятником местных казаков Яковом Уфимцевым подтверждается другими источниками. С Уфимцевым Емельян Иванович познакомился еще в сентябре 1773 года под Илецким городком, когда вел свое войско на Оренбург. Уфимцев гнал лошадей на продажу. Самозванец попросил продать ему лошадей за 3500 рублей, а поскольку денег тогда у «царя» не было, пообещал «заплатить, когда придет он, Емелька, в Саратов». Как вспоминал на следствии Пугачев, «о приходе ж ево в Саратов тому купцу сказал тогда наудачю, только для того, чтоб он не тужил о взятых у него лошадях, ибо у него тогда, — да думает он, что и у всей его толпы, — и в уме не было, чтоб быть в Саратове». Да и Яков, отдавая бунтовщикам своих лошадей, наверное, не надеялся на то, что они заплатят. Однако, напомнив «государю», и впрямь пришедшему в Саратов, о долге, Уфимцев получил свои деньги (правда, по некоторым данным, не 3500, а 2700 рублей), более того, был произведен самозванцем в полковники и назначен атаманом «саратовской станицы». Его детей «амператор» также не обошел вниманием: один получил чин полковника и медаль, другой стал есаулом. Правда, впоследствии Якову пришлось расплачиваться за пугачевские благодеяния: командующий екатерининскими войсками П. И. Панин приказал дать ему 25 ударов кнутом «и — в память злодейских дел — урезать ухо»[715].

Описывая последний этап пугачевщины, все без исключения исследователи отмечают активное участие в восстании крестьянства. И хотя термин «крестьянская война» главным образом стал использоваться лишь в советское время, уже дореволюционный историк А. Г. Брикнер писал: «Перекинувшись на правый берег Волги, бунт всё более и более принимал характер крестьянской войны». Британская исследовательница И. Мадариага, в целом не принимая термин «крестьянская война» по отношению к этому восстанию, всё же замечает, что «на заключительном этапе, после поражения у стен Казани, оно превратилось в настоящую Жакерию»[716]. При этом, однако, следует помнить, что, как правило, здешние крестьяне поднимались на восстание только после того, как главная армия мятежников вступила на правый берег Волги и к ним пришли пугачевские посланцы. Историки обращали внимание на то, что зачастую крестьяне не самолично расправлялись со своими помещиками и прочими врагами, а отвозили их на казнь к «Петру Федоровичу» или же держали под арестом до прибытия какого-нибудь пугачевского отряда[717].

Таким образом, крестьянство, несмотря на активное участие в последнем этапе пугачевщины, и в это время не являлось движущей силой восстания. Мужикам, чтобы присоединиться к возмущению, была нужна поддержка или даже санкция со стороны «государя» и его начальников. Поэтому не последнюю роль в присоединении крестьян и прочей «черни» к восстанию сыграли манифесты («имянные указы») «Петра Федоровича». Вот один из самых замечательных «царских» документов того времени — манифест от 31 июля 1774 года, обращенный к жителям Пензы и Пензенской провинции: