Пугачев-победитель

Вся бывшая на площади многотысячная масса сразу пришла в движение. То здесь, то там образовались людские водовороты, в которых крутились люди с плоскими смуглыми или желтыми лицами и раскосыми глазами. Народные волны смыли патрули «городовых казаков», и в руках москвичей оказались сабли, пистолеты и даже неведомо откуда появившиеся мушкеты. Задавленные многолюдством степняки или погибали под кулаками и каблуками рассвирипевших русских, или, выдравшись из свалки, бежали по направлению к местам, где была расквартирована башкирская и киргизская конница. Разъяренная толпа гналась за ними, и бывшие впереди толпы вооруженные люди без устали палили из пистолей и мушкетов. В занятом башкирами монастыре забили тревогу, и около сотни всадников с пиками вынеслись за ворота навстречу толпе. Но при виде мчавшегося к монастырю черного людского моря конники растерялись. Те, что проскочили вперед, попали в толпу, были стащены с лошадей и убиты. Другие рассыпались и пошли наутек. Народный поток влился во двор монастыря. Застигнутые врасплох башкиры и киргизы, привыкшие чувствовать себя сильными лишь на коне, сдавали перед москвичами, которые валили валом, набрасывались гурьбой и молотили противников дубинами, обломками досок и чем попало. Толпы врывались в кельи, где прятались степняки, и там давили их, как крыс. Несколько сот башкир и киргизов искали спасения в трехэтажной монастырской гостинице. На их беду, тут же, в стенах монастыря, хранились большие запасы сена и дров, и вторгшиеся с монастырь москвичи сейчас же воспользовались этим. Здание гостиницы было обложено сеном, дровами, хворостом. Запылал огромный костер. Выпрыгивавшие из окон степняки попадали в огонь. Кому удавалось прорваться из огненного кольца, тот попадал на ножи осаждающих. Огнестрельного оружия у башкир и киргизов не было, а имевшееся в изобилии холодное оружие в такой борьбе оказывалось почти бесполезным.

Пока часть толпы штурмовала монастырь и расправлялась с застигнутыми там «нехристями», тысячи и тысячи москвичей разлились по всем ближайшим кварталам, избивая отдельные кучки азиатов. Тревога заглянула и в Кремль. Исполнявший в отсутствие Минеева должность кремлевского коменданта «бригадир». Родионов, из беглых сеченных солдат гвардии, имел в распоряжении всего один батальон недавно составленной и обученной Минеевым регулярной пехоты да сотню донских казаков, да два эскадрона драгун, среди которых настоящих солдат было мало, все больше соратники Хлопуши, варнаки, соблазнившиеся красивыми драгунскими мундирами. Когда Родионову было доложено б начавшемся погроме, он после долгих колебаний решился выслать для усмирения толпы сотню донцов. Но вынесшиеся на рысях из Кремля донцы, встреченные камнями и выстрелами, скоро вернулись в Кремль с заявлением, что бунтующих видимо-невидимо и что без пехоты и артиллерии ничего не поделаешь. Родионов струсил. К тому же, он не верил ни своим пехотинцам, всегда державшимся строптиво, ни драгунам, которые не раз смеялись над его неумением ездить верхом. Разумеется, такого гарнизона не могло хватить даже для охраны самого Кремля. Оставалось отгонять нападающих артиллерийским огнем, благо в пушках, порохе и снарядах недостатка не было.

В Москве был назначенный «анпиратором» военный губернатор — яицкий казак Анисим Рябошапка, родственник Голобородек и их ставленник, человек уже немолодой и растративший свое здоровье в походах «на турку» и «на пруссака». Попав на высокое и ответственное место губернатора столицы из атаманов глухого казачьего хутора на Яике, Анисим чувствовал себя, как рыба, выдернутая из воды и выброшенная на песок. Будучи совершенно неграмотным, он безнадежно запутался в делах и, сознавая свою несостоятельность, топил тревогу в пьянстве и разврате, как это делали, впрочем, и все остальные «сановники», кроме Мышкина-Мышецкого. Весть о начавшихся беспорядках застигла Рябошапку во время пира в доме богатого торговца Сеньчукова, старообрядца из «пафнутьевского согласия». Еле держась на ногах, Рябошапка кинулся в казармы пехотного Бутырского полка в Хамовниках. Поднятые по тревоге бутырцы стали лениво строиться на дворе. Половины командиров и рядовых на месте не было. С трудом разысканный в одном из соседних «царевых кабаков» командир полка, бывший мясник из Калуги, с трудом понимал, что от него требуется. Когда полк кое-как выстроился, Анисим Рябошапка заплетающимся языком сообщил, что «государевы лиходеи подбили москвичей на бунт против его царского величества», и что бунтовщики вздумали резать верных слуг государевых, помогших ему добыть царство.

Из рядов солдат послышались голоса, спрашивавшие, кого бьет и режет народ?

— Храбрых башкиров да киргизов! — ответил Рябошапка.

Солдатские ряды заколыхались... Вдруг кто-то крикнул:

— Ничто! Так им, сволочам, и надо!

— Они — верные слуги государевы! — заорал, как ужаленный Рабошапка.

— Нехристи! Волки лютые! Зверье муходанское! Падаль жрут, как псы, а туда же — «верные слуги»!

— Кто там смеет? — завопил Рябошапка. — Взять его! Капралы! Арештовать! Забить в колодки!