Пугачев Победитель

Я всюду команды воинские рассылаю. Для порядку...

И-и-и, батюшка! Не прогневись только, твоя царская милость, на слове! Твои команды то только и делают, что народушку притеснение учиняют. Ты его для порядку посылаешь, а он, значит, мошну набить старается. Лучше и не суйся: забьют насмерть! Опять же, насчет женского сословия. Никогда при господах такой обиды не было. Ну, баловались барчата да которые управляющие, да и то больше с дворовыми девками. А теперь которая девка молодая, так ее и в клети не спрячешь: выкрадают. На увод, значит. Народушко говорит, персюки там какие-то скупают. Девок, то есть. Они, персюки, сами черные как черти, а до наших девок белотелых охочие. Опять же ребята совсем осатанели. Отцов-матерей никто слухать не хочет. Ему, пащенку, говоришь, чтоб, мол, работал по хозяйству, а он, пащенок, в ответ: теперь, мол, все вольные! Хошь, так сам и работай! Таки-то дела, батюшка, ваше велицтво! Опять же, все говорят, страшенная война весной будет. Собрались, мол, семь царей, да семь королей, да сколько там князей, да турецкий султан, да какой-то там бухарь и положили промеж себя клятву — русскую землю под себя забрать да поделить, а народушко изничтожить.

Вздор! — скрипнув зубами, отозвался Пугачев.— Пустое. Бабы плетут...

Тебе лучше знать, ваше величество, тебе лучше знать! А только слушок такой есть. Что правда, то правда. Поляк, мол, Смоленск-город уже забрал. А от Смоленска далеко ли и до Москвы? Смоленский трахт — вот он, рукой подать... Опять же турок, говорят, с несметной силой пришел. Кого саблей рубит, кого копьем колет, а у казаков силушки не хватает, а хохлы- м.'гюпы тому турку помогают, чтобы Москву изничтожить... А прогнать-то его, турку, и некому! Енарал 1'умянцев был, так его кто-то в башню посадил, на чонях держит. Енарал Суворов был, и того арештували... А Потемкин-енарал, так тот, колдун, серым волком обернулся или птицей, да и перемахнул в чужие края, him опять свое войско верное собирает, чтобы весной мн Москву пойтить да всем наказание исделать...

Мелете вы и сами не знаете, что! — рассердился Пугачев.

Верно твое слово, батюшка, царь белай! Ах, сколько верно ты говоришь! А только разные знамения проявляются. Орловский архиерей, которого башкиры твои зарубили в соборе, по ночам из могилы выходит. Страшной такой! Весь в крови... А в руках крест-зо- иот.. А кто ему на дороге попадет, тому он, убиенный мшпсирцами, говорит: «Молитесь, нечестивцы, а то грядет на вас сила несметная!*

Бабьи сказки одни!

Тебе знать лучше, твое пресветлое царское ве- лпство! А только верные люди сказывали. Опять же н Саратове-городе мещанка, бочарова жена, разроди- иксь зверушкой рогатою да хвостатою.. Будто не от мужа-бочара, а от самого нечистого духа.. А это дело конец света предвещает. Опять же где-то сам с неба камень накаленный упал, как гора. И был с того | чмня глас..

- Пошли вон, дураки! — рассердился «анпиратор». Он вскочил и затопал ногами.

Ав-ва-ва...

Толпу мужиков словно ветром сдуло.

Лошадей!—крикнул срывающимся голосом Пу-

дчев.— Водки!

Опять по покрытому укатанным снегом тракту

акали сломя голову гайдуки, сгонявшие с дороги пущих и идущих плетями и неистовым криком, за ними неслись казаки в алых чекменях, за казаками и и ли гуськом сани царского поезда.

Сзади, замыкая шествие, нестройной гурьбой валили башкиры и киргизы на своих разномастных лошадях. И казаки, и башкиры, и киргизы были уже не те, с которыми «анпиратор» утром покинул Москву, и даже не те, которые их сменили на одной из первых остановок: части конвоя были заблаговременно высланы вперед и сменяли друг друга с таким расчетом, что каждой отдельной части приходилось, сопровождая поезд, пробегать не больше двадцати или двадцати пяти верст. Многие кони не выдерживали сумасшедшей гонки и падали по дороге.

С самого утра день был ясный: на небе — ни тучки, ни облачка. Весело обливая лучами укутанную пышным снеговым покровом землю, катилось зимнее холодное солнышко. Держался порядочный мороз. Но уже вскоре после полудня с запада стали показываться тучки. Померк, потом и совсем исчез огненный шар солнца, потонув в облаках. Потеплело, повеяло теплом с запада, откуда плыли, подгоняя одна другую, серые тучки. Рано смерклось. А поезд все мчался и мчался.

Вдоль того пути, по которому еще предстояло пройти, стали загораться заранее заготовленные огромные костры, служившие как бы маяками. Появились и вершники со смоляными факелами, лихо скакавшие впереди поезда и по бокам. У костров, мимо которых проплывали сани и кареты на полозьях, копошились толпы крестьян, согнанных для встречи «анпиратора». Но теперь они уже не оглашали ночной воздух криками «ура!» в честь «Петра Федорыча»: эти нестройные мужицкие крики надоели помрачневшему Пугачеву после первых же встреч, и по его приказанию Творогов с одной из остановок выслал конных гонцов оповестить встречных, что разрешается только снимать шапки да бить поклоны, не утруждая слуха его пресветлого царского величества своим мужицким криком.