Иногда в свободные от службы часы Минеев подходил к стенному зеркалу, долго рассматривал себя, что-то соображая, потом сокрушенно мотал головой и (юрмотал: «Эх, и наградил же меня господь такой рожей! Очень уж приметная, харя проклятая. Ну, |||)ови, конечно, вычернить можно, усы и бороду— юже, либо сбрить. Да намного ли изменишься? Глаза— к н к две пуговицы оловянные. Нос луковицей. Шея как v бугая- Однако духа терять не следует. Авось, бог даст, черт поможет, ты, Борька, еще и выкрутишься. Надо только не зевать, не пропустить время удобное. Л там — ноги в зубы, хвост по ветру — жарь во все юпатки. Лишь бы вырваться да успеть первые сто
I I Пугачев-победительверст проскочить, а там — ищи ветра в поле, крота под землей».
В устроенном 25 декабря в кремлевском дворце пиршестве Минеев принял участие наряду с другими «сановниками», но, пользуясь удобным предлогом необходимости проверять караулы, умело избежал опьянения. Ему приходилось несколько раз показываться в залах, где шла дикая попойка, но он упорно уклонялся от приятелей, лезших к нему с приглашением выпить, и за весь длинный зимний вечер выпил только несколько стаканов вина и то по требованию приставшего к нему с ножом к горлу «анпиратора». Когда пиршество кончилось, и Минеев получил возможность удалиться на отдых в свою квартиру, он был почти трезв. Потребовал от заведывавшего его несложным хозяйством старика-денщика кислой капусты и квасу, отшибает хмель. Потом выкурил две или три трубки, отпустил денщика спать, запер за ним двери, но сам не сразу улегся: сначала вдоволь налюбовался полученной сегодня от «анпиратора» бриллиантовой звездой да купленной за сущий грош у раскутившегося варнака старинной турецкой саблей с бирюзой и рубинами на эфесе и тщательно обследовал найденную одним из камер-лакеев золотую с эмалью и алмазным шифром покойной императрицы табакерку, за которую он, Минеев, дал лакею червонец и пообещал дать еще сто плетей, если тот проболтается о сделке. Мысленно оценил свои сегодняшние приобретения: никак не меньше, чем на тысячу рублей золотом.
Сообразил, кому из нахлынувших неведомо откуда в Москву скупщиков—жидов и армян продать табакерку и как, когда выковырять из звезды камни. Все это привело его в хорошее настроение, и он даже замурлыкал какую-то песенку. Но едва он лег и согрелся под теплым старинного тяжелого атласа одеялом на мягком пуховике двуспальной кровати, как откуда-то приползла злая тревога и принялась сосать сердце.
Он лежал, вытянувшись во весь рост на спине, |i инокив руки под голову и думал. Мерещилось дале- | д(!тство, прошедшее в маленьком родовом имении и . I in сонной Костромы, годы, проведенные в Шляхет- йИпм корпусе, выход на службу в армию, участие в ii" <>де на Пруссию. Вспоминались полковые товарищи н их судьба. Многие ли из них уцелели? Ой, немногие! i -iiiiB то страшная была, по всей России озверелая •н |niii, руководимая вырвавшейся из тюрем сволотой, ценилась за офицерами, как за волками, и избивала
а ммм зверским образом. Вон, в той же самой Казани |нн юрзали в храме Казанского Девичьего монастыря V г питого алтаря дряхлого стодесятилетнего генерал- майора Кудрявцева. «А я, вот, уцелел! Да не только
г hi им* го уцелел, но и в генерал-аншефы выскочил. г, еще и в фельдмаршалы продерусь! — мелькнули I чмодовольная мысль.—Опять же судьба оказалась 1«ц мно отменно благосклонной и в другом отношении: ii.ii мчи и десятки тысяч людей последнего достояния /нппились, а я в одном замшевом поясе самоцветных I. им ушков тысяч на тридцать, если не на сорок, гиснаю. Да и золотца припас: без малого пудик ни'» | ит. Не так уж трудно будет при побеге увезти г | "Пой. При побеге...»
Опять мысль закружилась вокруг того же невидимою стержня, засевшего занозой в голове Минеева ни' с первых дней пребывания в стане «анпиратора».
«Другие же бегут и ничего, удается! — думал он, — Неужто я у бога теленка украл? Не
у ин- других. Мозга и у меня шевелится™ Обдумать liiiii.Ku надо все получше. Вон, военная коллегия каж- ч" in цепь посылает на границу, к Смоленску, офицеров И чиновников по продовольственной части. Получают
С
кумонты и едут — «по казенной надобности». Можно и I и смастерить такие документы: штука не вели- М Кто их проверять будет? А то подослать верных
И. украсть у кого-нибудь либо отнять. Тут тебе
си ни лтничать да щепетильничать не приходится.
На коне не усидишь, так не токмо что с седла слетишь, а чего доброго, и на острый кол сядешь...»
И опять тоска змеей впилась в сердце пугачевского любимца. Из полумглы выплыл в волнах желтого с красниной тумана образ смертельного врага Минеева, страшного Хлопуши.
Закривлялась, заухмылялась проклятая безносая рожа. Стали подмигивать круглые, как у совы, глаза.
Бежать к полячишкам альбо к немцам собира- есся, присходительство?—загундосил варнак.
Холодный пот покрыл все тело Минеева. Заныли затекшие руки. Застучало в висках.
У, душегуб треклятый! — пробормотал он, сбрасывая с себя покрывало и приподнимаясь.— Мало ты, пес смердящий, человечины сожрал? До меня добираешься? Да я тебя!..