Его имя долгие годы было под запретом. Человек, чьи стихи тысячи людей переписывали от руки. Поэт, сумевший выразить трагедию миллионов русских участников Белого движения и всю тяжесть вынужденного изгнания, был почти неизвестен на своей Родине, которую так любил. Воспевший красоту донских земель, казачью историю и традиции, он пятьдесят три года из семидесяти трех лет жизни прожил во Франции, так и не увидев родных станиц.
В его стихах трудно найти какое-то даже одно лишнее слово. Туроверов настолько точен и конкретен в своих произведениях, что строки буквально пронзают. Короткие стихотворения о коне, плывущем за кораблем, навсегда увозящим хозяина, или о матери, не узнавшей сына после долгой разлуки, поэма «Новочеркасск» и стихотворный цикл «В Легионе» давно признаны классическими в литературе Русского Зарубежья. Но, кроме похвал критиков, Туроверов знал любовь людей: казаков, солдат, офицеров – всех тех, кого кровавая Гражданская война вышвырнула за пределы России.
Это был удивительный человек. Одним своим присутствием он не давал падать духом окружающим.
Кроме стихов, которыми поэт согрел столько душ, он очень много сделал для спасения реликвий русской военной истории. Именно с его участием было вывезено в Европу музейное собрание Лейб-гвардии Атаманского Его Императорского Высочества наследника цесаревича полка. Именно он стал организатором многочисленных русских исторических и военных обществ. Такие люди, как он, не давали забыть на чужой земле русским людям, их детям и внукам – кто они и откуда родом.
Его творчество очень нужно нам сейчас, сегодня, в непростые для России времена. Потому что Туроверов явил пример конкретных дел в самые трудные моменты истории.
Воин, поэт, исследователь, собиратель исторических раритетов – все слилось в нем органично и мощно.
Он служил России, и Россия помнит об этом…
ТУСОВКА
(2006)
Я не вписываюсь в тусовку.
Интервьюер:
Да мне самому это неинтересно.
Вы приходите на любую тусовку – от начала, со всей их гламурностью, и до финала. И посмотрите, какие метаморфозы происходят с людьми.
Потом утром все залечивается, отштукатуривается, и ночью опять в бой…
ТЩЕСЛАВИЕ
(2002)
Интервьюер:
Вы понимаете, в чем дело, есть ли разница между тщеславием и честолюбием?
Наверное, есть, но какая-то очень тонкая.
Я не верю людям, которые занимаются публичным творчеством, которые живут на виду, которые творят для того, чтобы это оценивали другие, и которые утверждают, что в них нет честолюбия или тщеславия.
Такого быть не может.
Не может быть, чтобы человек, который пишет роман, не хотел, чтобы его прочли, чтобы он понравился. Или человек, который снимает картину, или который поет или дирижирует, – не может быть!
Другой разговор, что здесь очень тонкая грань… Где грань между тщеславием и завистью?
Ты начинаешь что-то делать, ибо твое тщеславие поражено, задето, потому что кто-то сделал лучше тебя, лучше, чем ты, и зависть возбудила в тебе это тщеславие.
Тут ведь очень тонкая вещь…
1991 ГОД
(1991)
Что же касается недавних событий…
Я был там и в первый раз подписал коллективное письмо, чтобы не дать повода думать, что я в этом случае оказываюсь в нейтралитете. Я не нейтрален, когда дело касается таких вопросов, как уважение достоинства народа в целом и каждого человека в отдельности, как понимание свободы, как сокрытие индивидуальной ответственности за коллективную безответственность.
Но я далек от того, что дал повод говорить: наконец-то, мол, Михалков встал на сторону демократов.
Я пришел защищать правительство своей державы как ее гражданин.
Интервьюер:
Жена и дети ничего не знали. Я сообщил об этом только брату Андрею и отцу.
Я позвонил брату 20 августа, у него был день рождения, и попросил его уехать. Во-первых, два месяца назад у него родилась дочка, во-вторых, он совсем не общественный человек.
Есть люди, которые могут приносить пользу своим физическим существованием в определенном месте, другие полезнее бывают, оказавшись вдали от него.
Я был совершенно убежден, что поступаю в данном случае правильно.
Не буду скрывать, что мной руководил и инстинкт родового самосохранения. Ведь случись самое страшное, никого бы не пожалели… а так хоть кто-то, носящий нашу фамилию, остался бы.