Псих

И всего вероятней, Илье в полной мере пришлось бы ощутить на себе всю степень негодования, на которую способны современные мастера сцены, если бы все участники этого жизненного эпизода, действовали упорядочено и не стремились бы, не запланировано, выйдя на авансцену, попытаться затмить собой других жаждущих героической славы актёров. А ведь эти их лица для находящегося в самой гуще событий Ильи, виделись не в самом благоприятном и благодушном, а скорее сравнимым с какой-то чертовщиной, виде. Да и видели бы вы эти зверские, обуянные ненавистью и тянущиеся, чтобы разорвать вас своими когтями рожи, то, наверное, и тройного чур меня, для вас бы показалось мало.

Как чёрт из преисподней, вылез из под стола, уже не гарный, а какой-то угарный Хома и, схватив Илью за ноги, попытался утянуть того вниз за собой, наверняка в находящиеся под столом, оплёванные и осыпанные шелухой от семечек и фисташек, чертоги ада. Правда, сдёрнув с места Илью, Хома тем самым отвёл того от неминуемой встречи с летящим на Илью кулаком актера, который, как и бывает в случаях промаха, был тут же утянут вслед за своим ударным орудием вперёд. Что привело к тому, что он собрал находящуюся в зоне его обтекаемости тела посуду на столе, которая, в свою очередь, не удержавшись на месте, полетела и посыпалась в разные стороны, как со стола, так и под него.

Ну, а так как основная направляющая всех действий актёра стремилась в сторону Ильи, то нечего удивляться тому, что основная масса стеклянных объектов, полетела в его сторону. Хотя всё же, вся эта посуда не сумела преодолеть разделявшее между ним и столом пространство и погрузилась туда, где на свою беду, а скорее на голову, в этот момент находился Хома. Ну а Хома, получив это существенное приложение на свою голову, на одно мгновение было потерялся и, наверное, нашёл бы в себе силы продолжить начатое, но добавочный удар ногой Ильи ему прямо в фас, заставил Хому отправиться назад, в поиски, во-первых, себя, а во-вторых, других путей отступлений.

Но эта первая неудача, только раззадорила всю эту бесноватую братию, бросившуюся со всех сторон на Илью. И если актер, прицепом, получив от запрыгнувшего на диван Ильи локтём в челюсть, будучи в шоке от такого неприемлемого приложения сил к его визитной карточке, рухнул вслед за Хомой на пол, то его место занял оклемавшийся Мыкола. Ну а Мыкола, будучи в большей по сравнению с Ильей весовой категории, решил воспользоваться этим преимуществом и, наложив на Илью руки, попытался склонить того к партнёрству, а может всё же к партеру. Но Илья, всё же отдающий предпочтение портеру, а не всяким подобностям, посчитав неприемлемым это предложение Мыколы, изо всех сил воспротивился ему.

Но что поделаешь, когда даже сильные мира сего и то полагаются на грубую физическую силу. Так что нечего удивляться тому, что весовая тяжесть бренности тела Мыколы, постепенно стала придавливать Илью, который под звуки играющей в зале мелодии, схватившись с Мыколой, образовав неразрывную пару, начали переминаться с ноги на ногу, при этом всё это – с руки на руку лежащего на полу Хомы. Что для случайного наблюдателя выглядело, как танец особо страстных и не стесняющихся своих таких отношений партнеров. И, наверное, уже было не трудно представить, до чего доведёт этот танец Илью, если бы Хома, чьи руки, отдавленные весовыми качественными характеристиками Мыколы, на которые были одеты весьма дюжие ботинки, не пришёл в чувство.

Ну а Хома, надо признаться, совсем не собираться разбираться, кто, где и зачем, а призвав все свои силы на помощь, раскрыл перед всеми всю свою вурдалачную сущность. И Хомы, недолго думая, сразу же зубами вцепился в первую попавшую ногу, принадлежность которой, сразу же выяснилась по истошному крику Мыколы. И если крик Мыколы, был лишь звуковой реакцией на прокус его ноги, то потеря им хватки, уже была его физической рефлексией, которой не замедлил воспользоваться Илья.

И Илья апперкотом, а не каким-нибудь антрекотом, заставил надолго захлопнуть эти шумливые и так сквозящие моросью ворота Мыколы, который всё же оказался очень не сговорчивым элементом и, заглохнув в одном месте, ещё с большим грохотом рухнул на край стола. И если стол при правильном подходе, ещё не то мог выдержать, то вот когда направление падения выбирает не сам падающий, где его выборность приземления сводится лишь к возможностям идейного вдохновителя этого полета, чей направляющий кулак дал старт взлету, который совсем не стремится и даже и не думает о комфортности приземления спутника своего кулака, то, как правило, в этих случаях приземления происходят на самые неудачные для этого места и приводят, как падающего, так и место его приземления к плачевному результату.