Псевдоним «Эльза»

– Но это невозможно, Маша, что за эгоизм! – упрекнула её Зина. – Представь, если красные подойдут к Хельсинки, в таком состоянии ты станешь Густаву только обузой. Ты же не сможешь пока передвигаться самостоятельно. За тобой потребуется уход, процедуры, – продолжала она, загибая пальцы на руке для убедительности. – Кто будет заниматься всем этим, когда каждый человек будет на счету. Каждый, кто может держать оружие. Вместо того чтобы сражаться с красными, они будут переносить тебя и делать тебе компрессы? – Зина поджала губы. – Нет, мадам де Кле права. Тебя отправят самолетом в Германию, там ты полностью вылечишься. За это время здесь наступит, в конце концов, какая-то ясность, – сестра пожала плечами. – Я не верю, что западные страны позволят Сталину растерзать Финляндию, в этом ведь не заинтересована даже Германия, с которой Сталин сейчас связан пактом.

– Они не заинтересованы, тем не менее отдали Финляндию в сферу его интересов, – возразила Маша. – А что касается Англии, Франции, они видели, что происходит в России, что творят большевики. Они мало чем помогли Белому движению. По сути, бросили на произвол судьбы. Так что многого ждать от них не стоит.

– Как бы то ни было, в Германии тебе будет спокойнее, – настойчиво повторила Зина. – А главное, спокойнее будет Густаву. Он будет знать, что ты в безопасности, и сосредоточится на своих делах. По-моему, хотя бы ради него ты должна согласиться.

На этот аргумент Маша не нашлась, что ответить, она промолчала.

– Добрый день. С пробуждением. Как ваше самочувствие, княжна?

Маренн вошла в комнату. Белый докторский халат поверх строгого чёрного платья с белым кружевным воротником. Волосы собраны на затылке и скреплены деревянной спицей.

– Вы уже о чём-то спорите?

Она подошла к постели Маши.

– Я убеждаю сестру, мадам, что она должна согласиться на эвакуацию в Германию при наихудшем стечении обстоятельств, – сообщила Зина. – Но у меня с трудом получается, – она обиженно скривила губы. – Маша не хочет понимать простых вещей, которые очевидны. Впрочем, тогда, в восемнадцатом, с этой госпожой Опалевой было то же самое.

«С госпожой Опалевой?» – Маренн насторожилась, но промолчала.

– Сколько я тебе твердила, – видимо, от пережитого напряжения Зина никак не могла справиться с нервами и говорила быстро, без пауз. – Сколько повторяла, ей нужен титул, она бесприданница, у неё ни гроша за душой, только смазливое личико. Она будет добиваться Грица. Этой своей скромностью, тихостью, послушанием, вся такая мягкая, смотрит на него широко раскрытыми глазами – князь, вы мой бог. Не то, что ты – на всё имеешь свое мнение и пол-России в приданое, запросто. С такой просто, на первый взгляд. А когда в 1921 году в Варшаве она со своими дружками чекистами моего отца и двух его офицеров, графа Валевского и Ванечку Ищеева, к стенке поставила в подвале, куда её тихость делась? Всё напускное было, всё розыгрыш. Всё ради денег и положения в обществе. А ты её жалела, у неё отец погиб. Она тебя не пожалела. Кто тебя в прорубь столкнул, когда ты госпитальное белье полоскала, а Грише потом сказали, что ты сама хотела утопиться. Даже Густав верит, что это было так.

– Это случайно получилось, Зина, что ты говоришь? – Маша поморщилась. – Я поскользнулась.

– Поскользнулась?! – Зина презрительно пожала плечами. – А вот прапорщик Ищеев, которого мой отец после гибели князя Белозёрского к себе взял на службу, рассказывал мне, что видел, как Катрин пошла за тобой. «Я помогу, я помогу», – как это она умеет, тихоня. И подтолкнула слегка. А Грише потом рассказывала в слезах: я не понимаю, почему княжна, то есть ты, так сделала, мол, это же не по-божески. Он ни сном ни духом не собирался с ней никаких отношений иметь, с тобой был всегда. Хоть и не венчаны, а сколько лет ты самый близкий ему человек, ближе матери. Тебя за руку держал, когда останки княгиня Алины Николаевны хоронили. А она ему внушала, мол, княжна ревнует, боится молодости моей. А какая молодость, всего-то ты на три годочка её старше, – Зина усмехнулась. – Ей Ванечки Ищеева, прапорщика, довольно было бы в мужьях, он и не скрывал, что ей симпатизировал. Так она его и отправила на тот свет, к его матушке и батюшке, от тифа погибшим. Рука не дрогнула. Приказала расстрелять. Моему отцу в глаза смотрела… – плечи Зины содрогнулись. – А он ей в Петербурге гардероб оплачивал по твоей просьбе, чтоб она на выездах с княгиней Алиной Николаевной прилично смотрелась, чтоб её в хорошие дома приглашали. Чернь! Прапорщика много было, а то князь, генерал-лейтенант, командир дивизии понадобился…