Прыжок в длину

Конечно, Корзиныч мог давно сменить номер мобильного телефона, потому Ведерников уговаривал себя не особо надеяться, когда тыкал указательным в цифры. Однако звучный баритон общественного деятеля ответил сразу. «Слушаю, Корзинов», – произнес Корзиныч сухо, как бы давая позвонившему не больше двух минут. «Павел Денисович, – обратился Ведерников по имени-отчеству, – Павел Денисович, это Ведерников Олег. Помните меня?» «А, Чемпион! – воскликнул Корзиныч, профессионально теплея голосом. – Как же! Целый фильм в честь тебя затеяли, я даже интервью давал в студии, Осокина лично уговорила, а уж ей никто противиться не может. Я, кстати, видел там тебя в коридоре, но вот не было времени совсем. Встреча назначена была с одним адвокатишкой паршивым, сам он по себе дырка от бублика, но со связями, стервец. Видишь, отдаю всего себя, не остается даже на старых друзей, на товарищей по команде. А ты сам-то как?»

«Сложно», – замялся Ведерников. «А что такое? – благодушно насел голосом Корзиныч. – Ты теперь на коне. Перспективы, скажу тебе, большие. Скоро станешь ньюсмейкером, известным человеком. И деньги, заметь, придут к тебе такие, каких ты прежде в глаза не видал». Последняя фраза, произнесенная интимно и несколько в нос, отчего-то заставила Ведерникова похолодеть. «Павел Денисович, мне очень надо с вами встретиться, – произнес он совершенно мертво. – Это не по телефону. Надеюсь купить у вас… одну вещь». Повисла пауза, заполняемая гулом голосов где-то около Корзиныча, причем по слабой членораздельности и легкому звону было понятно, что люди едят и пьют. «Ах вот оно что», – произнес наконец Корзиныч с какой-то новой интонацией, будто внезапно протрезвел. «Вот, значит, как», – добавил он после еще одной длинной минуты. «Павел Денисович, мне правда необходимо», – безо всяких эмоций сообщил Ведерников. «Я понял, – веско произнес Корзиныч. – Что ж, Чемпион, не ты у меня первый и не ты последний. Такая, значит, у нас судьба. Вот. Если, значит, до пятницы не передумаешь, тебе с утра позвонит мой водитель и привезет ко мне. Но ты все-таки взвесь». С этими словами Корзиныч отключился, и Ведерников живо представил, как общественный деятель преувеличенно бережно жмет на отбой, как глядит в величавом оцепенении на погасший экран.

В пятницу, около полудня, за Ведерниковым прибыл роскошный, хотя и несколько подоржавленный «крайслер», лет пятнадцати от роду, с двумя сахарными звездами от ударов на огромном, очень покатом ветровом стекле. Водитель, упругий коротышка, казавший в улыбке нездоровые мелкие зубы, похожие на жареные семечки, почтительно распахнул перед Ведерниковым левую заднюю дверцу и сам сноровисто уселся обратно за руль, завел по-голубиному курлыкнувший мотор.

Ехали за город. Шелестело, как шелк, мокрое шоссе, снег по обочинам, напитанный снизу тяжелой бурой водой, был весь в брызгах, точно засиженный мухами. Зато подальше нетронутый, плавный покров являл такую чистую, переложенную сизыми тенями белизну, что слезились глаза. Лиловая зимняя дымка березовых перелесков, рыжий крап на белизне под горько-зелеными соснами, сквозная, пропускающая небо пустота недостроенных, снеговыми пленками затянутых коттеджей, восковой, как бы накапанный со свечи, ледок на петлистой речонке – все было Ведерникову внове. Однако он ничего не чувствовал, он был неживой, хотя пока и не мертвый. «Крайслер», качнувшись, съехал на глинистый проселок, поднялся, дрогнув, красно-белый шлагбаум, справа и слева пошли, то придвигаясь, то заваливаясь, разномастные заборы. Ведерников, изогнувшись в покрытом старческими трещинами кожаном кресле, еще раз проверил содержимое кармана. Там топорщились свернутые пополам четыре конверта, взятые сегодня утром из ящика комода. Они отделились от весомой, тряской массы безо всякого усилия, как вот отходит, отслаивается от зажившего розового места подсохшая корка. Ведерников полагал, что четырех тысяч евро хватит на достаточно надежный, все-таки не совсем настоящий пистолет.

Дом Корзиныча величиной не уступал видневшимся через заборы трехэтажным, пузатым от балконов и колонн особнякам, но вид имел такой, будто отделка и разрушение в нем шли одновременно, навстречу друг другу. Один бок домины не был заштукатурен и серел грубым, пятнистым от влаги бетоном, над широкими окнами фасада свежо белела кучерявая лепнина, а дно полукруглого балкончика над парадным входом напоминало полураскрошенный бисквит, и с него свисал неприятный черный провод, завязанный узлом. Сам Корзиныч, сутулый над тростью, в наброшенной на плечи огненной, раздуваемой ветром до нежной ватки лисьей дохе, ожидал на верхней ступеньке щербатого крыльца. «Приехал, значит, Чемпион, – произнес он серьезно, без приветственного ажиотажа. – Ладно, раз так, заходи».