Прыжок в длину

Он осознавал, что, когда пресловутый фильм, так чудесно отвечающий желаниям чувствительного зрителя, пройдет в телеэфире и поездит по фестивалям документального кино, реальный Ведерников почти полностью сотрется – останется жить нарумяненный, с подведенными психопатическими глазами экранный двойник. Личная память Ведерникова, состоявшая, как у всякого человека, из второстепенных для биографии красок и деталей, все годы перенимавших пластику у сновидений, тоже, на равных правах, здесь сохраненных, – эта личная память теперь теряла права. Воспоминания выцветали, ветшали. То и дело Ведерников спохватывался, что не может мысленно восстановить расположение железных крашеных шкафчиков в спортивной раздевалке; от больничной палаты, где Ведерников пришел в себя безногим инвалидом, осталось лишь желтое, как моча, пятно протечки на неясном потолке.

И так во всем. На съемочной площадке сооружалось из подшибленных подлинников и гораздо более привлекательных новоделов нечто невообразимое. Все это скреплялось большими, жирными, щедрыми деньгами. Ведерников не сомневался, что тренер получит новую машину. Между тем во время интервью с ясной, сияющей Кирой дядя Саня устроил скандал: вдруг засучил короткими, не достающими до пола ногами, вскочил с отшатнувшегося креслица, выронив крепившуюся к поясу тяжелую коробочку, соединенную с прищепкой микрофона. Нелепый в этой вздернувшей пиджак прищепке, с коробочкой, будто кот с привязанной к хвосту жестянкой, тренер топал и орал, что жизнь его просрана, что прыгать надо на стадионе, а не под машины, что Ведерников дешевка и фильм дешевка, и ни один сопливый щенок не стоит того, чтобы себя губил великий спортсмен.

Новенькая «лада», шоколадная, с раскосыми хрустальными очами, появилась буквально на другое утро. Вылезая из фургона практически в лужу, поедающую сладкие, свежие снежные хлопья, Ведерников сразу увидел дареный аппарат и тренера на водительском месте, с большими бессильными руками на компактном, как бы игрушечном руле, смотрящего прямо перед собой глазами освеженными, омытыми, почти такими, какими были они, когда Ведерников прыгал. Что ж, переснять одно интервью – недолгое дело. А в целом с криками наскандалившего тренера Ведерников был согласен.

* * *

«Все ездишь, все купаешься в славе», – сердито бормотала Лида, ворочая уборку. Нет, Ведерников таскался на съемки не из тщеславия и не в попытке проконтролировать то, что никакому контролю не поддавалось в принципе. Он просто хотел увидеть Киру.

Это удавалось далеко не каждый день. Знаменитость была нарасхват. Она появлялась на стеклянистом подиуме в последний момент, еще немного растрепанная, сопровождаемая забегающей слева и справа, поправляющей взбитые прядки гримершей. Как только выключались камеры и отпускал, угасая, нестерпимо жаркий студийный свет, она уже спешила куда-то еще; помощница Галя, всхрапывая носом и тяжко наступая на нерасторопные ноги, раздвигала на ее пути взволнованных людей. Изредка Ведерникову доставалась смазанная мимолетная улыбка да поцелуй в щеку, от которого на коже и щетине долго держался нашатырный холодок. «Извини, очень много работы», – шептала Кира, обдавая Ведерникова запахом земляники, и потом еще раз полуоборачивалась к нему от самых дверей.