– Клянусь вам, мессир, что в следующий приезд в Париж я обязательно стану вашим гостем. – Успокаивающе произнес де Леви.
– Спасибо, Филипп. Надеюсь, я могу вас так называть, без этих всяких аристократических причуд?.. – Пьер в упор посмотрел на него своим пронизывающим взглядом.
Филипп улыбнулся и, не отводя своих глаз от собеседника, ответил:
– Для меня, мессир, это будет честью…
– Вот и прекрасно, – подвел итог де Монтонкур. – Пойдем-ка, Филипп, я проведу тебя к его величеству. Он, наверняка, будет рад увидеть продолжателя рода своего друга… – он немного загрустил. – Твой отец очень расстроил короля своим решением принять постриг и покинуть свет. Ну, да ладно! – Он снова улыбнулся, – Ведь, как говорится, все делается только к лучшему. Не так ли, Филипп?..
Филипп молча кивнул, не смея возразить словам столь славного воина, и пошел за ним, приказав оруженосцу находиться возле щита и герба. Оливье сделал недовольное лицо, но молча поклонился и встал возле стола с атрибутами участников турнира. Он гордо расправил плечи и, подперев бока руками, стал бросать орлиные взгляды на соседей-оруженосцев, стоявших возле щитов и гербов своих сеньоров.
Идти оказалось недолго. Они прошли по темноватому коридору, каменные стены которого освещались мерцающим светом смолистых факелов и рассеянными сквозь слюдяные и витражные окна лучами солнца.
Пьер де Монтонкур резко остановился возле обыкновенной и неприметной двери, находившейся в самом конце длинного коридора, постучал и вошел, оставив Филиппа стоять в одиночестве. Мысль о том, что он снова увидит короля, немного беспокоила его, заставляя потеть руки, которые он принялся тщательно вытирать о парадный сюркот.
– Хватить чесаться… – голос де Монтонкура, раздавшийся у него за спиной, заставил вздрогнуть Филиппа от неожиданности. – Я, помнится, еще не так исчесался, когда покойный король Филипп в первый раз вызвал меня к себе…
Филипп молча кивнул и вошел в раскрытую дверь. Комната была небольшая, но уютно обставленная мебелью. Большая шкура медведя лежала на полу, закрывая практически весь пол комнаты. Кроме небольшого письменного стола, нескольких кресел с высокими и резными спинками, ярок пылающего камина и небольшого шкафа, заставленного книгами и свитками пергаментов, пожалуй, ничего не было. Нет, на стене висела большая грубовато намалеванная карта королевства. Пьер толкнул Филиппа в спину и тихо сказал:
– Кланяйся… – после чего вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
Филипп, не успев, как следует разглядеть короля, сидевшего в полумраке, поклонился.
– Проходите, мессир Филипп… – раздался громкий с хрипотцой голос Людовика.
– Ваше величество, шевалье и ваш верный вассал Филипп де Леви и де Сент-Ном прибыл по вашему зову! – Достаточно громко, чтобы скрыть волнение, произнес рыцарь.
– Подойдите ближе…– Филипп, не поднимая головы, приблизился к королю и преклонил колено. Людовик, не вставая с кресла, протянул свою, унизанную перстнями-печатками, крупную белую ладонь для целования. Рыцарь прикоснулся губами к холодной жилистой руке Людовика. – Поднимите же голову и присаживайтесь, мессир де Леви. Позвольте мне, как следует, разглядеть вас…
Филипп поднял голову и увидел короля. Людовик сильно располнел, что, с учетом его высокого роста и достаточно развитой фигуры, делало его просто внушительным и исполинским. Только, пожалуй, слишком крупный живот и массивный второй подбородок выдавали начало какой-то скрытой внутренней болезни, хотя, сам Людовик так не считал и не прислушивался к советам лекарей, ссылаясь на фамильный склад своей фигуры. В этом была толика правды: его отец Филипп и мать Берта Голландская были достаточно крупными и к концу своей жизни страдали от ожирения. Но, несмотря на кажущуюся неуклюжесть и излишнюю массу тела, король Людовик не отказывался от конных схваток на копьях, а в пешем бою на мечах или шестоперах ему вообще не было равных. Хотя, как прикинул в уме Филипп де Леви, скорее всего многие из его подданных просто не могли себе позволить такую наглость, как победить монарха в турнирном бою.
– Разверни кресло ближе к камину и садись.
Филипп послушно развернул кресло и присел, не отрывая свой взгляд от короля. Людовик покряхтел, разминая затекшие плечи, хрипло вздохнул, прокашлялся и сказал:
– Сугерий не ошибся, говоря, что ты очень похож на свою матушку, царствие ей небесное… – Филипп молча перекрестился, но ничего не ответил, вспомнив один из уроков Сугерия, говорившего о пользе молчания. Людовик подпер свое массивное и круглое лицо кулаком, на секунду прикрыл глаза, задумавшись, после чего добавил. – Мне уже доложили обо всех твоих успехах. Так и продолжай…
– Будет исполнено, сир… – Филипп вскочил со стула и поклонился.
– Сядь и слушай, а не скачи, как заяц… – с наигранным недовольством сказал король. – Ты, тем не менее, очень похож на своего отца, мессира… – он запнулся и поправил себя, – монсеньора епископа. Такой же смелый, гордый, а, самое главное, преданный взгляд. Так и продолжай. Ты все уяснил?..
– Все, сир…