Белели сугробы. По дороге катилась поземка. Ветки деревьев, покрытые инеем, склонились над газетным киоском. Они торопили разлуку.
- Вот и скажи, почему мне нельзя тебя очень любить? - спросила она и коснулась его щеки указательным пальцем. - Ведь ты был моим мужем в другой, очень давней, но очень счастливой жизни. Если ты скоро умрешь, мы с тобой разойдемся во времени так, что не встретимся никогда.
- Скоро утро. Мне кажется, я просыпаюсь, - сказал Устинов со страхом. - Я уже просыпаюсь, а ты... ты напиши мне письмо. Не сюда, здесь я никто. Напиши моей матери.
Он несколько раз повторил адрес, скороговоркой, боясь не успеть. Снежная пелена пролегла между ними непроходимой стеной. В ней вязли и затухали звуки. Он успел прокричать почти все. Все, кроме номера дома.
...В квартире было уже светло. На улице кричали детишки. За стеной у соседа громко играла музыка.
Жорка лелеял в душе подробности дивного сна, и в сердце его аукалась сладкая боль. Огрызком карандаша на обложке книги он пробовал рисовать ее образ. Получалось не очень похоже. Наверное, потому, что сильно дрожали руки.
Письмо! - осенило вдруг, - я же ее просил написать мне письмо! Пришлет, или нет? А может... уже прислала? - нет, это невозможно! - Жорка припомнил один непонятный казус: когда он учился в четвертом классе, на имя его деда, Георгия Романовича Устинова, поступила депеша без штемпеля на конверте и обратного адреса. Писала какая-то Анна, а дед к тому времени два года как умер. Бабушка Вера письмо никому не показывала. Сама прочитала, тихо поплакала и тайно спалила в печке.
- Старый кобель! - с укоризной сказала она.
Жорка полез под стол и достал бутылку. Там еще было. Он щедро плеснул в стакан, повернулся к запыленному зеркалу.
- Какой человек поверит в такое? - спросил он у отражения, - никакой не поверит. Скажет, шизофрения...
Глава 40
Бутылка на столе опустела, Жорка достал следующую, брезгливо поморщился, опорожнил стакан и "закусил" водой из-под крана. Вода отдавала хлоркой, водка - техническим спиртом. В раковине исходила вонью немытая всю неделю посуда.
- Застрелиться, что ли? - спросил он у месяца, - все равно пропадать, найдут! Рано или поздно найдут! Ау, где ты организация? Где родная моя Контора, всевидящая, всезнающая, беспощадная? Приди и скажи, что я нужен, дай умереть за тебя!
Шла четвертая неделя запоя. Жорка сходил постепенно с ума, каждый день с ужасом ожидая наступления ночи. Он мечтал об одном: упасть и забыться - просто уснуть, как в детстве, без кошмаров и сновидений. На мокром от пота диване, маялся дотемна, с утра пил без закуски, часто, но по чуть-чуть - "разогревал организм", а потом ударными дозами надирался. Как сегодня, ближе к полуночи.
- Еще годик попью, Витек, - жаловался он соседу, - и каратэ изучу в совершенстве. Не сны у меня, а сплошные боевики. Минувшею ночью четыре бандита с ножами и пистолетами за мною гонялись. А я - представляешь? - голый! Ни трусов на мне, ни, даже, презерватива. Я одного из них два раза убил, а он все равно оживает. Руками, ногами отмахиваюсь, вроде бы всех положил, а они поднимаются - и снова за мной.
Витька смотрит с сочувствием - недавно еще он и сам был таким.
- А под утро уже, я от быка убегал, - монотонно бубнил Жорка. - Здоровенного такого бычару запустила какая-то сволочь в мое сновидение. Бегу, спотыкаюсь: дворами, заборами, огородами, какими-то незнакомыми улицами - уношу от него ноги. Ну, все, - думаю, - оторвался! Оглянусь - а он опять у меня за спиной. И знаешь, как я его обманул?
Витька вопросительно приподнимает бровь. Он сидит, в ожидании ответного хода.
- Я с моста прыгнул. Мост высокий, железнодорожный с ажурными фермами. А внизу огромные глыбы, обломки скал. Я лечу и ору от страха, а сам себе думаю: хрен с ними, с ногами, наверное, переломаю, но если и бык следом за мной сиганет, с его-то весом, получится огромный бифштекс по-английски.
Витька все еще живет по соседству, в предназначенной под снос деревяшке. Снимает квартиру, вернее - весь первый этаж. Глупо, конечно, называть Витьку соседом - в этой квартире Жорка никто: живет на птичьих правах, пока контора не вычислит, не придет по его душу. Трижды так уже было, вошло, понимаешь, в привычку: документы в огонь - и ноги! Россия большая, убегать он умеет, оказаться бы трезвым!
В этот последний раз, Жорка решил сыграть алкаша - нелюдимого, запойного забулдыгу. Долго входил в роль, но быстро втянулся и привык жить, ни о чем не заботясь. Поначалу еще, что-то там, суетился: клеил обои, чинил сантехнику, по собственному рецепту модернизировал дверь, но с тех пор, как ударился в последний запой, совсем опустился. Заставить его выйти из дома может лишь недостаток сигарет, или водки. А она, проклятущая, как беда, всегда рядом: выйдешь на трассу, покажешь таксисту кулак с оттопыренным пальцем - и бери, сколько унесешь. Еще и сдачу дадут, и "спасибо" скажут, и до самого подъезда подбросят.