Прозревшие в преисподней

…Черный как смоль негр-банту из остающихся и поныне диких и непроходимых джунглей долины реки Нигер – что занесло его из тростниковой хижины прямиком в трюм войскового транспорта? Какие из его речных богов шепнули сыну местного колдуна где и какую именно следует принести им жертву? Когда он с фамильным копьем и в набедренной повязке из сухих листьев вышел к призывному пункту ВКФ, комиссар, поднял его на смех. Но Абима, не слишком напрягаясь, вышвырнул через окна и двери четырех молодцов, явившихся выпроводить его не улицу, и на ломанном английском объяснил комиссару куда именно и зачем ему нужно. Контр-адмиралу Калдвеллу такие молодцы были по вкусу. У негра отобрали копье, наскоро показали, куда, что вставлять в десантном карабине, куда нажимать и как целиться, чтобы гром Шанго – владыки огня земного и небесного – поражал врагов, а не своих. Впрочем в лерских коридорах патроны у него кончились моментально, за одну единственную бешенную очередь. Тогда Абима бросил карабин, отодрал двухметровый кусок трубы и с боевым кличем своего племени кинулся на попятившихся монахов, уже не верящих в свои лучеметы… Когда разбитый крейсер покидал систему Лерона, и уцелевшие, еще не зная что их ждет, отчаянно собачились над планом спасения, Абима подсел к Фариду, которому уже через закрывающийся люк бота отсекло лучом обе ноги. Подсел, обхватил руками голову обреченного, сходившего с ума от боли, и что-то тихо замычал на языке племени. И речные боги сжалились над умирающим, забрав его страх и боль… А еще через неделю Абима сломался. Страх и боль десятков умирающих – слишком много даже для сына колдуна, который накоротке с божеством. Успокоив последнего из тех, кому суждено было уйти первыми, негр достал из стандартных ножен для десантного ножа невесть как впихнутый туда изогнутый ритуальный кинжал с костяной ручкой и воткнул себе в горло. Боги радостно вздохнули, приняв, наконец, свою жертву…

Семен перевел дух и сделал еще шаг. Там за переборкой его ждали еще одни, максимум двое суток хронической нарастающей гипоксии. Краткий период эйфории случился с ним и Антохой еще сегодня утром. Приступ депрессии накатил прямо сейчас. Значит и все остальное не за горами. Совсем скоро отмирание клеток коры головного мозга примет необратимый лавинообразный характер, тело скрутит судорога, потом короткая кома и… Нет, не все. Еще пару недель в удушливой жаре агрегатного отсека его труп будет активно разлагаться, так что если этот обломок корабля кто-нибудь когда-нибудь найдет, его – Семена Сикорски – даже не опознают. Антоху вот опознают. И Ника, совсем не заслужившего такой легкой смерти… А его – нет.

Черта с два! Смерть от переохлаждения гораздо гуманнее, не говоря уже о гарантированной сохранности тела!

Семен совсем уже собрался сплюнуть – прямо судьбе в рожу: не будет по-твоему, сам решу как! Но не сумел собрать слюны в пересохшей глотке. И взялся за край оторванного куска обшивки.

Тот отошел легко, будто только этого и ждал. От неожиданности Семен сел. От неожиданности и… Нет, это была не радость, не ожившая надежда. Обреченность это была. Тяжелая скользкая обреченность на еще несколько месяцев одиночества в попытках не сойти с ума в окружении десятков трупов…

Отупевший мозг еще не решил, стоит, или нет, а руки уже вцепились заиндивевшими пальцами в крышку «аварийного патрона, регенерационного». Невесть как оставшийся неиспользованным, тяжелый ящик с химической дрянью, очищающей воздух в кораблях эскадры по пути к Лерону должно быть проломил во время катастрофы вот этот самый кусок обшивки, да так и остался лежать за ним, дожидаясь пока понадобится последнему живому человеку в этом безвозвратно мертвом остове корабля…

– Сема, сколько нам еще? – позвала Жустин.

Он разлепил веки, отгоняя яркие видения прошлого. Слишком, предельно яркие. Мозго-машина чи проявила все, столь старательно забытое, заставила заново пережить каждую минуту, уложив в несколько часов сеанса несколько недель реальной агонии. И теперь эти картинки накатывали в самый неподходящий момент.

– Чего? – переспросил Семен, ожесточенно растирая лицо. – Чего, сколько?

– Спишь в одном ботинке, пилот. Лететь, говорю, долго?

Он кинул беглый взгляд на пульт. Потом на черную непроглядную пелену над головой. Пелена была обширна, а они – уже слишком близко. В таком положении чернота закрывала ровно половину доступного для обозрения в данной точке пространства звездного глобуса и отнюдь не в переносном смысле.

– Пара часов, не меньше. Я же говорил, скорость набирать нельзя – не пропустит. Сюда не получится влететь случайно, сослепу, только преднамеренно затормозив перед порогом.

– Как же вас в первый раз угораздило?

Семен не ответил. Все эти вопросы были уже заданы, и не только ему. И не только эти. Многие – не по одному разу, только вот ответа на них не было. Все, что отложилось в его утомленной памяти позже, оказалось фальшивкой. Этого не было.