Proxy bellum

Расстояние было достаточно далеким. Поэтому особых деталей не разглядеть. И все, что им удавалось наблюдать, это то, как некоторые люди, вспыхивали от воды, освещенной в их присутствии. Очень немногие. И выглядело это на удивление натурально… и страшно…

Еще более страшным выглядело то, как ловко с ними управлялись сотрудники органов государственной безопасности. Как отталкивали в сторону. Как давали погореть-поорать. А потом ловко тушили тела из огнетушителя, когда те прекращали дергаться. И также ловко вбивали им в сердца деревянные колья.

— Осиновые! — со знанием дела произносили некоторые обыватели. Хотя также, как и другие могли лишь гадать. — Чтобы не восстал!..

Глава 5

1931, июль, 13. София

— Приветствую, — произнес Фрунзе, протянув руку.

Филипп Петен ответил, как словом, так и рукопожатием.

Причем без лишней натянутости.

Он смотрел на своего собеседника совсем иначе, нежели бы это было раньше. После Ливонской кампании и недавнего судебного процесса поводов недооценивать правителя Советского Союза у лидера Франции не было. Скорее наоборот.

— Прошу, — махнул рукой Михаил Васильевич, приглашая француза к небольшому импровизированному пикнику. — В нашей жизни так много работы, что было бы преступно терять шансы на хоть какое-то развлечение.

— Пожалуй, — согласился Петен, едва заметно улыбнувшись. — Вы, я так понимаю, хотите договориться.

— Договориться? О нет. Мы просто посидим. Выпьем вина. Скушаем что-то вкусное. Поговорим. И возьмем паузу. И если, хорошенько поразмыслив, у нас появится желание, то уже потом — да — можно будет договариваться.

— Не хотите спешить?

— Вы понимаете… с одной стороны время работает на меня. Но даже если это было бы не так, то я уже имел неудовольствие договариваться с теми, кто этого не желает. Сразу после Польской кампании я пришел к ряду договоренностей с послами Франции и Великобритании. Не удивлюсь, если вы о них даже не в курсе. Ибо ни Париж, ни Лондон даже не пытались соблюдать их. Взять хотя бы войска в Ливонии или Финляндии. Это прямое нарушение договоренностей. И допустить, чтобы эти территории были хотя бы нейтральными, не говоря уже о враждебности — значит поступиться нашими национальными интересами. О чем я и ему говорил, найдя полное понимание. Но мы ведь с вами видим, что посол уверив меня в том, что Париж станет соблюдать интересы Москвы, оказался не более чем пустомелей. Не так ли?

Петен промолчал, но по его выражению лица стало ясно — он в курсе.

— И вот теперь представьте. Я снова сажусь и о чем-то договариваюсь. Теперь уже с вами. Да, вы не посол, вы серьезный человек. Но как это будет выглядеть? Какой смысл договариваться с теми, кто не соблюдает свои слова?

— Понимаю, — согласился Анри, кивнув.

— Вероятно не понимаете. Поясню. У меня, как и у вас, есть определенные обязательства перед моим народом. И оказавшись вновь в ситуации, когда нами так пренебрегли, нам придется развернуть определенные действия. Военно-технического характера. Ибо спускать публичные оскорбления — верная дорога на свалку истории. Не так ли?

Лидер Франции молча кивнул. Присаживаясь на раскладной стульчик. Причем выражение лица его было очень сложным. Такой прозрачный намек на то, французам дадут по жопе, если они снова нарушат данное слово… Он от такого подхода как-то даже растерялся. Подобного никто и никогда себе не позволял.

Фрунзе первый.

Причем, в контексте успеха военной кампании в Ливонии и общей обстановке — его угроза выглядела достаточно неприятно. В Париже ведь в руководстве армии творилась настоящая паника. ТАК разгромить их экспедиционный корпус! Никто и помыслить не мог, что подобное возможно. Ну вероятность поражения — да, допускали. Но с тяжелыми боями. А тут… как пьяную портовую шлюхи разложил… И это пугало. Нет. ПУГАЛО. Ибо внезапно в Париже осознали, что если Союз проведет мобилизацию и выступит войной, подтянув своих друзей, то у них нет ни малейшего шанса. И что горькое поражение 1870–1871 годов окажется еще благоприятным исходом.

Впрочем, на внешности Петена это почти никак не отразилось. Он был спокоен. Разве что чуть более бледен, чем обычно. Фрунзе же, зная о настроениях в Париже, в каких-то бурных эмоциональных реакциях и не нуждался. И так было все понятно…

— Кстати, как вам кампания в Ливонии? — спросил он, нарушая затянувшуюся паузу. — Уверен, что ваши аналитики почерпнули там массу полезной информации и выводов. Как по мне — прекрасная экспериментальная площадка.

— Вы думаете? — несколько растерялся от такого поворота Филипп.

— Разумеется. Только не говорите мне, что Великая Франция собиралась там воевать в полную силу. Я не поверю. А вот обкатать новые вооружения и тактики — да. Очень на то похоже.

— От вас ничего не утаишь, — осторожно произнес Петен, глаза которого, впрочем, выдавали совсем иное.