— Разрыв всяких договоров и сотрудничества с протестантами. Скоропостижную смерть всех замешанных в этом. Конфискация имущества их семей. И полная лояльность католического духовенства Москве там, где оно находится на территории в московской юрисдикции. Само собой — кардиналов и духовных лиц рангом ниже выбираем и назначаем мы сами.
— Вы довольно кровожадны.
— Извините, но у России кончились щеки.
— Ха! — хохотнул Петен. А потом голосом заговорщика спросил: — Может быть в монастырь их сослать, а не убивать?
— Это допустимо. Но монастырь должен быть очень отдаленный, в духе острова Святой Елены, послушание строгое, а посетителей ноль. Вообще — никаких. Максимум — общение через письма с обязательной перлюстрацией, которой, среди прочего, должен заниматься и наш представитель.
— Я передам ваши требования.
— Это еще не все. — хмуро произнес Фрунзе. — Я хочу, чтобы мои представители получили доступ к архивам Ватикана. Всем.
— Вы же понимаете, что это…
— Невозможно? Не рассказывайте мне сказки. Беня пообещал мне эти архивы просто отдать. Не открывая. И не делайте такое лицо. Я знаю, что Ватикан самый крупный посредник в отмывании денег и всяких… скажем так, неофициальных платежей. Причем не в масштабе Европы, а всей планеты. Я вообще много про них знаю. Так что особенно они меня не удивят. Но мне нужны детали операций, связанных с Россией. Ну и кое-какие исторические материалы. Документы, дискредитирующие католиков, мы опубликовывать, разумеется не станем. Но мы должны иметь определенные гарантии лояльности католического духовенства. Ведь слова — это просто слова.
— Вы слишком многого просите.
— Я могу выслать отпускников в Италию и максимум через месяц начать вывоз всех этих архивов в полном объеме. Вы сомневаетесь в этом?
— Нет.
— Надеюсь, вы донесете до этих падших, что все ОЧЕНЬ серьезно. Я готов вечно гореть в аду за то, что не отличаюсь всепрощением и человеколюбием. Но я обеспечу гарантии безопасности своему государству. Любой ценой.
— Готовы? — удивился Петен. — Мне казалось вы рассчитываете на большее.
— На большее? О нет. Мне одна дорога — в ад. Но в аду я буду лучшим. — усмехнулся Фрунзе.
— Никогда такого подхода не встречал, — усмехнулся лидер Франции, откровенно веселясь. — Забавно. Пожалуй, воспользуюсь вашим советом, так как мне, судя по всему, туда же дорога. Но то дело будущего… А что будем делать мы? — вновь сменил он тему.
— Мы?
— Да. Мы. Франция и Россия. Готовиться к войне с Японией? Ну это мелко. Вы в одиночку их сможешь вдолбить в каменный век. Вдвоем же… смешно…
— А что должна делать Западная и Восточная Римская Империя? — загадочно улыбнувшись, спросил генсек.
— Что?
— Готовиться к большому походу против варваров.
— Это как? Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду космос. Мы засиделись на этой планете. Нету простора. Негде развернуться. Деремся из-за огрызков. Нам пора выходить в космос и осваивать его. И чем быстрее, тем лучше…
Так и беседовали, потихоньку накачиваясь алкоголем. Пока, наконец, не решили разойтись на тайм-аут. Очень уж их разморило. Но вся их беседа была записана секретарями. И, в целом, они остались довольными друг другом…
Глава 10
Фрунзе смотрел на салют, стоя на Красной площади.
Людей здесь было не очень много.
Из-за особых мер безопасности большого скопления уличных зевак в центре не наблюдалось. Тем более, что салют же шел сразу на тридцати площадках, перекрывая всю столицу полностью. И ехать в центр ради него не требовалось.
Это был салют победы.
Салют, который говорил — Второй мировой войны не будет. И, как следствие, Великой Отечественной. А вместе с ними и тех чудовищных жертв, той чудовищной цены, которую заплатил Союз за выживание своих народов…
Михаил Васильевич смотрел на этот салют и ему одновременно и радостно, и грустно. Радостно от того, что удалось в достаточно сжатые сроки разрулить тяжелейший кризис и выйти из всей этой истории победителем. А грустно…
Беда была в том, что серьезных врагов не осталось. И, по большому счету, до конца своей жизни ему — генеральному секретарю Советского Союза — придется лишь командовать «строительством домиков». Да, дело полезное, но скучное и нудное. И, учитывая снижения накала угрозы, в старом, крайне напряженном режиме, уже не погоняешь людей.
Война выиграла.
Большая, сложная, геополитическая.
И они это понимали или хотя бы чувствовали. Все они, кто хоть что-то смыслил в политике, осознавали — в ближайшие годы никакой серьезной войны не будет. А скорее и в ближайшие десятилетия. И расслаблялись. От чего Фрунзе и становилось грустно. Люди на глазах обмякали. Да и армия… его пугала ее перспектива. Ведь армии, чтобы она не превратилась в сброд, красящий газоны и строящий дачи генералам, нужна война. Регулярная. Пусть маленькие войны, но, чтобы встряски, чтобы она работала по профилю. Потому что армия без войны превращается в пародию на саму себя…
Он то еще ладно.