Проводник смерти

Закончив, Илларион отодвинул газету в сторону и закурил очередную сигарету.

- А он не мог все это сочинить? - спросил он, сосредоточенно дымя. Ну, пусть не все, но хотя бы часть? Вот здесь, - он твердо постучал пальцем по газетной странице, - он обвиняет неких влиятельных лиц в протаскивании в Думу этого уголовника - как его?

Вареного? - и даже в причастности к террористическим актам на территории Москвы. Уж очень хлестко и как-то чересчур актуально.

Татьяна молча покачала головой.

- Вряд ли, - сказала она. - Тогда, в августе, он пытался передать мне собранный материал. Мы всегда так писали: он добывал информацию, а я занималась ее подачей.., в общем, обычное разделение труда: мужчина притаскивает мамонта, а женщина превращает эту тушу в элегантные набедренные повязки и питательные отбивные. Потом, его, наверное, сильно напугали...

- Да, я заметил это еще тогда, - сказал Илларион. - Нет, не надо сверкать на меня глазами, я же никого не осуждаю. Страх смерти - это естественный предохранитель, встроенный в нас матерью-природой. Так о чем ты хотела со мной поговорить?

- Мне кажется, ему угрожает опасность, - предположила Татьяна.

- Я думаю, это кажется всем, кто читал его статью, - спокойно ответил Забродов. - Если хотя бы половина из того, что он здесь написал, соответствует действительности, то судиться с ним никто не станет. В статье полно туманных намеков - он что, намерен написать продолжение?

- Не знаю! - почти выкрикнула Татьяна. - Я ничего не знаю, потому что не могу до него дозвониться!

- Ну, это еще ни о чем не говорит, - сказал Илларион, заметно хмурясь. - Умный человек на его месте не подходил бы к телефону, а очень умный не приблизился бы к собственной квартире на пушечный выстрел.

Я надеюсь, что он окажется очень умным, иначе, боюсь, ему и в самом деле несдобровать.

- Я так и знала, - сказала Татьяна, обреченно опускаясь на другой табурет. Она без спроса залезла в лежавшую на столе пачку, вытащила сигарету и неумело закурила, сморщившись от дыма.

- Ты хочешь, чтобы я его нашел? - спросил Илларион. Когда Татьяна прикуривала, у него в мозгу молнией пронеслось воспоминание, но теперь он уже забыл о нем, сосредоточившись на том, что ему предстояло.

- Я не знаю, чего я хочу, - беспомощно сказала Татьяна. - Мне казалось, что ты.., ну, что ты знаешь, как лучше поступить в такой ситуации.

- Лучшее, что можно сделать, это вовсе не попадать в такую переделку, - грустно посоветовал Илларион. - Я сам придумал это правило, но почему-то всю жизнь не могу ему следовать. Собирайся, поедем ко мне.

- Зачем?

- Затем, что, как я понял, где Кареев, там и Тарасова. Это во-первых. А во-вторых, почему бы тебе не погостить у меня пару дней? Честное слово, мне будет приятно.

***

Была уже глубокая ночь, когда Илларион наконец отыскал дом, в котором обитал журналист Кареев. Снег пополам с дождем прекратился, небо расчистилось, и на Москву упал мороз, прямо на глазах превративший мокрый асфальт в сплошной каток. Илларион вел машину, радуясь тому, что успел заблаговременно "переобуть" колеса, поставив на них зимнюю резину, и время от времени непроизвольно зевал. Дело, которым он сейчас занимался, не казалось ему таким уж важным, и он вызвался нанести поздний визит Карееву только потому, что видел, как волнуется Татьяна. Забродов очень сомневался, что у кого-то хватит ума, написав такую статью, сидеть дома и "ждать гостей". Мысли о Мухе и подозрения в адрес Игоря Тарасова были отодвинуты на задний план. Илларион поймал себя на том, что сделал это с радостью: было очень приятно хотя бы на время забыть о том, что Игорь может оказаться тем самым мерзавцем, за которым безуспешно охотится полковник Сорокин.

Он затормозил напротив подъезда и выбрался из машины. Холод набросился на него, как голодный пес на кость, и принялся хватать за что попало. Илларион засунул руки в карманы и поспешно нырнул в подъезд.

В подъезде было тепло и сумрачно. Забродов нажал кнопку вызова лифта и стал ждать, пытаясь сообразить, что он скажет Карееву, если тот, вопреки логике и здравому смыслу, все-таки окажется дома. Пока кабина лифта, громыхая и повизгивая тросами, спускалась с заоблачных высот, Илларион успел проиграть в уме четыре или пять вариантов разговора и с легкой грустью констатировал, что при любом варианте будет выглядеть идиотом.

Он пожал плечами: лучше живой идиот, чем мертвый журналист, - и вошел в гостеприимно распахнувшиеся двери кабины. Всякий раз, когда ему приходилось пользоваться лифтом, Илларион от всей души радовался тому, что его дом не может похвастаться наличием этого сомнительного блага цивилизации. В кабине отвратительно воняло какой-то дрянью, стенки были сверху донизу исписаны похабщиной, и в треугольном осколке зеркала, чудом уцелевшем в верхнем углу поцарапанной алюминиевой рамки, Забродов увидел свой брезгливо сощуренный глаз.

Кабина остановилась, двери, погромыхивая, разошлись в стороны, и Илларион вышел на площадку.