Вспахали, выскородили, засеяли и заделали… Пришло время брать лён, вызвали баб. Пришло их зараз штук тридцать – выберут скоро. Разумеется, тут уже сообща, артелью брать не станут, а разделят десятину по числу баб на тридцать участков, и каждая баба берёт свой участок отдельно. Раздел производится очень просто, хотя, разумеется, без ругани не обойдётся: бабы становятся в ряд, берутся за руки или за веревку и идут по десятине, волоча ногу, бредут, чтобы оставить след, затем каждая работает на своём участке. Если во дворе несколько баб, невесток то есть, если двор многосемейный и ещё держатся со стариками не в разделе, то и у себя на ниве бабы одной семьи точно так же делят ниву для того, чтобы одной не пришлось сработать более, чем другой, для того, чтобы работа шла скорей, потому что иначе сделают много меньше, так как каждая будет бояться переработать.
Спросят теперь, почему же крестьяне, работая круги при артельной молотьбе, тратят, очевидно, себе в убыток, вдвое более времени, чем при такой же артельной молотьбе на отряд? А потому, что здесь 1) есть рядчик-хозяин и 2) артельщики подобрались равносильные, там же нет хозяина-распорядителя, мой староста только надсмотрщик в том и другом случае, и артельщики всякие, поэтому все работают, как самый слабосильный, чтобы не переделать один более другого. Все считаются в работе, сильному, например, ничего не стоит снести мешок в закром, слабый же бьётся, бьётся, пока подымет, пока снесет, сделав свое дело, сильный всё это время стоит, ждёт, пока слабый не снесёт, и только тогда берётся за другой мешок. И так во всём.
Крестьянская община, крестьянская артель – это не пчелиный улей, в котором каждая пчела, не считаясь с другой, трудолюбиво работает по мере своих сил на пользу общую. Э! если бы крестьяне из своей общины сделали пчелиный улей – разве они тогда ходили бы в лаптях?» (Хотя, как выяснилось, и в пчелином улье не все готовы трудиться в полную силу, там тоже есть лентяйки и тунеядцы. Да и лапоть для некоторых видов работ – обувь наиболее подходящая.)
Крестьяне жили общиной потому, что, во-первых, без этого временами (особенно в голодные годы) им было бы просто не выжить, во-вторых, помещику и правительству было выгоднее иметь дело с «миром» в целом, который в повинностях и уплате податей был связан круговой порукой. Крестьянин действительно за века жизни его предков в общине привык к ней и часто не представлял себе жизни вне её, но это не означает, что он не чувствовал её гнёта, не лелеял порой хотя бы мечту о вольной жизни по своему загаду. Поиск золотой середины между вольной волей для каждого и необходимостью ужиться вместе – вечная задача, в решении которой случались перехлёсты то в одну, то в другую сторону.