Протокол «Сигма»

Надтреснутый, шершавый, как наждачная бумага, баритон Шардана: «Колеса, приводящие в движение другие колеса, – таким был наш образ действий…» И Штрассер проболтался об одной интриге, ведущейся внутри другой… Ленц сказал ему, что ведет работу, которая изменит мир.

Он заснул в одежде, не разбирая постели, не выключив света, и спал очень беспокойно.

Он и Питер лежали бок о бок навзничь на стоявших рядом медицинских каталках, крепко привязанные к ним; над ними возвышался доктор Герхард Ленц, облаченный в полный хирургический костюм и маску. Однако его сверкающие глаза можно было узнать совершенно безошибочно. «Мы сделаем из этих двоих единое целое, – говорил он стоявшему рядом ассистенту с невероятно длинным лицом. – Мы соединим их органы так, чтобы ни один из них не был в состоянии жить без другого. Или они оба вместе выживут, или оба вместе умрут». Скальпель плясал в руке, одетой в резиновую перчатку, как смычок скрипача-виртуоза, рассекая плоть смелыми, уверенными ударами. Боль была неописуемой.

Напрягая все силы, пытаясь вырваться из пут, он немного повернулся и увидел лицо брата; широко раскрытые, уставившиеся в одну точку глаза, застывшее на лице выражение ужаса.

– Питер! – крикнул он.

Брат молча разинул рот, и в лившемся с потолка резком свете Бен смог разглядеть, что у Питера не было языка. В воздухе тяжело запахло эфиром, и к лицу Бена с силой прижали черную маску. Но он не лишился сознания, напротив, чувство тревоги, осознание тех ужасов, которые творили с ним, еще больше усилилось.

Он проснулся в три часа ночи.

Но Анны все еще не было.

Потянулась долгая бессонная ночь.

Он пытался задремать, но у него ничего не получилось. Он испытывал мучительную тяжесть из-за того, что не мог никому позвонить, не мог сделать вообще ничего, чтобы узнать, где же все-таки она находится.

Снова сел, попробовал читать, но не мог сосредоточиться. Он мог думать только об Анне.

О, боже, как же он ее любил!

В семь утра, разбитый, с тяжелой головой, позвонил дежурному администратору гостиницы, чтобы в пятый раз спросить, не поступило ли каких-нибудь сообщений от Анны в течение ночи.

Ничего.

Он принял душ, побрился, заказал себе завтрак в номер.

Он знал, что с Анной что-то случилось; он был совершенно уверен в этом. Во всем мире не существовало никакой причины, которая могла бы заставить ее добровольно уйти, не поставив его в известность.

С ней что-то случилось.

Он выпил несколько чашечек крепкого черного кофе, затем заставил себя съесть суховатый бисквит.

Ему было страшно.

На Варнингерштрассе находится Интернет-кафе, одно из нескольких подобных заведений, внесенных в венскую телефонную книгу. Это, именовавшее себя «Интернет бар/кафехаус», оказалось залом, ярко освещенным простыми люминесцентными трубками, где на небольших круглых столиках из формайки стояло несколько несерьезных с виду компьютеров «Макинтош», а в углу шипела большая кофеварка. Пол был липким, и в помещении стоял густой пивной дух. За пятьдесят австрийских шиллингов здесь можно было получить тридцать минут доступа к Интернету.

Он набрал слово «Земмеринг» в нескольких поисковых окнах, используя разные тематические запросы и контекст, и получил в ответ рекламные объявления лыжных курортов, гостиниц, а также большое общее описание деревни и лыжного курорта, находящегося в Австрийских Альпах, приблизительно в девяноста километрах от Вены.

Впадая в отчаяние, сознавая, что, возможно, допускает ужасную ошибку, он нашел телефон-автомат и позвонил в «Фонд Ленца». Последнее место, которое, как он точно знал, она посетила. Это было, скорее всего, бессмысленно, более того, это был почти безумный поступок – спрашивать о ней там, – но что еще ему оставалось делать?