(Взгляд прищуренных глаз на фотографию, стоявшую у меня не столе.)
- ... ты похож на мать.
- Здесь ты угадала, признаюсь, Наташа.
- Поэтому ты счастливчик. Ты милый стареющий, нет, извини, ты милый зрелый мужчина, - как сказать - в самом соку?
- Не знаю, как Карлсон?
- Не совсем, у тебя обворожительные глаза с длинными ресницами и красивые руки, правда, мне очень нравятся твои руки.
Когда она уходила, я был необычайно оживлен, оживлен и взволнован. Я никогда не мог распробовать вкуса того, что она говорит, но этот вкус явно будоражил меня.
"Мистер Олег Кантор, президент" - розовое лицо, белозубая улыбка, свежая белоснежная рубашка, пиджак в мелкую клетку, золотые часы на запястье со свободным золотым браслетом... страница 53.
В коридоре у зеркала она поправляла волосы и случайно задела коралловую нить на шее. Я наклонился, чтобы поднять рассыпавшиеся кораллы, и, полуиграя, уткнулся носом в ее колено.
- Хочешь?
Прямо, игриво, в упор. И не дождавшись ответа:
- Только прямо здесь. Раздевайся.
Я онемел, распрямился, она обняла меня.
- Ну же...
- Что ты такое говоришь...
Через секунду она стояла передо мной обнаженная прямо в темном пыльном коридоре...
"Наша еда - наслаждение". Юноша в огромном белом колпаке режет салат. Молодая фея выпекает булки. На лицах - синтетические улыбки и потухшие глаза. Страница 55. Надоело. Который час? Неизвестно.
...покрытая ровным шоколадным загаром, ароматная, головокружительная.
- Только, пожалуйста, не снимай носки, хорошо?
Я лежал на полу, голова опиралась на черный одинокий зимний ботинок, вокруг валялись щетки и гуталин, я лежал на полу, и она скакала на мне, как на коне, то пришпоривая, то осаживая, я попытался закинуть руки за голову, для того, наверное, чтобы почувствовать себя чуточку естественней, но это оказалось невозможным, за моей головой была вешалка - старая, обожаемая отцом вешалка с кольцами для зонтов и медным поддончиком, чтобы в него могла стекать дождевая вода. Внезапно она остановилась.
- Мне это неинтересно.
Почему-то по-итальянски.
Через несколько минут я стоял в одних носках перед закрытой входной дверью и слушал, как послушный скоростной лифт спускает ее на первый этаж.
17
- Так, что ли, я позвоню вам?
- Или я вам.
Диалог сзади переметнулся внезапно на национальные кухни.
- У них - ни слова в простоте. - Реплика мужчины.
Реплика женщины.
Реплика мужчины.
Возврат, как бы невзначай:
- Так созвонимся?
- Обязательно.
Теперь уже дежурный обмен репликами. Видимо, решено не возобновлять знакомства.
- Особенно их петух в вине... - Женщина. - Очень тяжелая еда, китайская еда куда легче.
Реплика мужчины о мозге живой обезьяны.
Реплика женщины о спаржевом супе-пюре.
Вареное и жареное. Растительное масло и масло сливочное. Климат и особенности кухни.
- "Я наравне со всеми хочу тебе служить, - из динамика полилась, точнее, посыпалась музыка, заедая словами и потрескивая всеми сочленениями. - От ревности сухими губами ворожить, - звучит скромно, сдержанно, смиренно, тогда потрясла всех своим "Арлекино", артистизмом, выразительностью рук, в черном платье походила на свою же влажную тень. - Не утоляет слово мне пересохших уст, мне без тебя..." - треск, хруст. Но потом тень высохла, налилась плотью, объемом, думали, что в кинофильме с Барбарой Брыльской поет сама Барбара, тонкая лирическая стилистика, такая сдержанность. - "Но я тебя хочу, и сам себя несу я, как жертву палачу, - истерический визг и улюлюканье, доходящее до полного вокального шабаша, - на дикую чужую мне подменили кровь"... - жертва, пожирающая хищника, тирана... Звук поплыл окончательно, превратив неистовые откровения в пьяную мужскую брань.
- Ты же собирался летом отсидеться со мной на даче, отоспаться, спокойно доделать начатое, что ты будешь здесь париться? - настаивала мама, заканчивая последние приготовления. - Обещал выкроить хотя бы недельку, а теперь ссылаешься на аспирантов, на какие-то необходимые присутствия.
Мой невразумительный ответ.
- Аспиранты всю жизнь ездили к тебе за город, им это только полезно, и Наташа тоже бы приезжала, не Бог весть какое расстояние - полчаса на электричке. А на машине - и того меньше.
- Я поговорю с ней...
Музыка остановилась и, видно, после некоторых нехитрых манипуляций полилась снова, вернувшись на несколько тактов назад: "Тебя не назову я ни радость, ни любовь, на дикую чужую мне подменили кровь". Охи, ахи, стоны, звуки, обычно сопровождающие первобытные соития, возврат: "Я больше не ревную, но я тебя хочу", наглое и откровенное, триумф вытекающей из берегов оргии: "И, словно преступление, меня к тебе влечет искусанный в смятении вишневый нежный рот..."
Синтетические аккорды, переливы, вой бас-гитары, стоны и снова про вишневый рот. Рассказывали, что на концертах она даже делала некоторое недвусмысленное движение бедрами.