Читаем Против течения полностью

Мы были грубы, и насильничали друг над другом, как древние римляне над своими рабами. Нашу жёсткость отшлифовали мы сами. В конце концов, когда кому-то приходилось десятый раз за день мыть грязный пол в туалете и прочищать засорившуюся трубу канализации, он старался свалить эту работу на низшего. Если тот не подчинялся, возникала драка. Впрочем, драки возникали повсюду по любому незначительному поводу. Помню, как однажды зимой «старик» ударил в столовой бачком по лицу новобранца. Выбил ему зубы и сломал челюсть. Потом все снежные дорожки в городке были залиты его кровью, и мы молча топтали её по пути на обед. Как потом выяснилось, этот несчастный взял без разрешения с чужого стола кусок чёрного хлеба, за которым поленился пойти в хлеборезку.

Мы, как звери, огрызались друг на друга, и наши распри иногда подсвечивали золотом своих погон офицеры. Так, однажды нам пришлось не спать одну ночь из-за обыска, устроенного ими в виде профилактики.

На время нас мирили воспоминания о женщинах. Впрочем, эта тема делила первое место с мелодией притеснений и драк. Видели бы вы наши глаза и лица, когда мы освобождались от своих некогда тайных, а теперь слишком явных от тоски и безысходности переживаний по женщинам. Женская душа нас мало интересовала. Её тело, груди, бёдра — вот о чём тосковали солдаты под пение и гудение аппаратов глубоко в земле. В конце концов эти разговоры становились навязчивой идеей, бредом, которого ждали и не могли дождаться. Были у нас неоспоримые специалисты по всевозможным формам любви, и та мелочь, что женщин они не видели уже по полтора года, отнюдь их не смущала. Их грубая вера в то, что любовь берётся силой, заразила и меня. Ведь невозможно оставаться здоровым в доме для умалишённых.

Я вспоминал ту, которой хотел подарить белку, и удивлялся, почему был так непростительно вежлив и сыр в последнюю встречу. А однажды мне приснилось продолжение мимолётной сценки на базаре. Я стоял около прилавков с повязкой патруля. Какая-то девчонка с толстыми белыми ногами лениво покупала огурцы. Я пристально смотрел в её сонное лицо, и нравилось оно мне до исступления. И я вырвал у неё из рук эти глупые огурцы и прямо посреди базара опрокинул на землю сонную девчонку с толстыми белыми ногами. Я сорвал с неё платье, и, когда она попыталась закрыться руками, заорал: «Смирно». И я кричал «смирно» до тех пор, пока не проснулся. И только потом, днём, я вспомнил, что ещё я бил её по щекам, когда она пыталась пошевелиться.

Сны оживились реальностью содеянного, и, возвращаясь к сегодняшнему дню, я нахожу себя на краю зелёного леса с тяжёлым камнем в руке. Я с ожесточением колочу им по другому камню, вросшему в землю. Да, на какой-то момент я здорово озверел. Я стучал камнями, как заведённый, и повторял без конца: «Как бешеных собак, как собак, собаки». Потом я устал, и, размазав пену, выступившую на губах, повалился лицом в траву.

И вновь раздался гром медных труб, как будто их музыка настигла меня, прорвав пелену сна. Я вскочил на ноги, над землёй по очернённым тучами небесам неслась гроза, и, не зная, зачем и куда, я бросился бежать. Ветви хлестали меня по щекам, капли дождя застилали глаза, и я остановился по пояс в мокрой траве, окаймлявшей маленький лесной пруд. Дождь кончился, а в том месте берега, где травы не было, на коленях стояла девушка, рукой пытаясь дотянуться до лёгкой косынки, качающейся на тёмной воде. И раздвигая высокие стебли трав, булькая сапогами, я пошёл к косынке.

Теперь я уже не уверен в том, что я её встретил. Но это не важно. Видение настигло меня в нужный момент. Оно протянуло мне руку, и мою потрясённую убийством душу заполнило её лицо. Наверно, тогда меня охватил сильнейший приступ раскаяния потому, что я дрожал и вёл себя вообще необыкновенно. Она отряхнула мокрые листья с коленей и, поднявшись, со страхом смотрела, как я выходил из воды. Её протянутая рука упала, и, предупреждая её бегство, я умоляюще крикнул: «Постой, я прошу тебя, остановись!» Она помедлила, а потом спросила: «Ты ведь не пьяный?» И бешено хохоча, я отрицательно мотал мокрой головой. «Нет, нет, я не пьян, я убийца…»

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии