Против течения

Когда я терял веру в себя и надеялся только на худшее, мне казалось, что я могу стать таким же. И я даже ловил себя на мучительном желании унизить кого-нибудь, приказать, крикнуть. Что делается с людьми, когда они становятся солдатами, трудно объяснить разумными словами. Здесь нужен язык инстинктов, который я понимал на какой-то стадии школьного детства и полностью утратил ключ к нему сейчас. Ссора началась с пустякового разговора о масле, которого в то утро мне не досталось при делёже. Картина наших трапез — это самостоятельное зрелище в ряду многих уродливых явлений военной жизни. И тут я положу больше красок. Эти тёмные утра и колонны, марширующие по мокрой грязи дороги к ярко освещённой двери столовой, короткая команда, и мы толпимся у её зева, всячески стараясь ворваться первыми. Иногда, если шум наших шагов бывал слишком слаб в шорохе зимнего утра, нас возвращали, и мы по три-четыре раза подходили к заветной двери и опять уходили от неё. В такие моменты лучше не сосредотачиваться на ненависти к кому бы то ни было. Нужно просто смотреть на ноги впереди и стараться не сбиться с шага. В столовой — длинном мрачном помещении с четырьмя колоннами посредине, темно и шумно. На столах дымятся помятые алюминиевые баки с кашей или какой-нибудь помоеобразной фантазией военного повара. Делёж добычи: первыми берут сержанты и старики, они же по мере возможности вылавливают редкие куски мяса, попадающиеся в вареве. Последним берёт шелуха, вроде нас, новобранцы и всякие неуважаемые и случайные личности. Масло делит один из старичков, и его квадратики приводят мысли к математике, вернее к алгебраической прогрессии, настолько первый кусок отличается от последнего. Тюремная практика. Откуда её набрались двадцатилетние мальчишки. А в то утро обо мне просто забыли. Я заготавливал посуду, впрыгнув в парной ад судомойки, так как мойщики обычно сами не справлялись с угрожающим количеством грязной посуды после одной смены. А когда я вывалился из грязного её окошка с десятком недостающих ложек, всё было кончено. За столом я ничего не сказал, но в казарме, увидев, как Валентин снова принялся за еду, отобранную накануне из посылки у одного из нас, сорвался. Я говорил дикие слова и вывел всю казарму из состояния задумчивой отрыжки. Мне мерзко вспоминать наши лица во время этой свары из-за пятнадцати граммового кусочка масла.

Я был неправ. Слишком я интеллигентен для такого времяпровождения, и хотя он ударил первым, я не должен был отвечать. Этот хриплый визгливый крик смерти превратил массу зелёных пятен одежды и затылков в одно лицо. А я, объятый тоской и ужасом от неестественности случившегося, бежал по солнечным аллеям военного городка, по лесу до самого вечера.

Где я теперь? Наш полк затерян в лесах так же прочно, как белка на вершине могучего дерева. Белка… Я расскажу о ней. Окна нашей казармы выходят в лес сквозь редкую колючую проволоку ограды. Днём мы спим, а ночами сидим в бункерах на смене, и жизнь наша сливается с ритмом жизни животных в гриве зарослей этого уголка земли. Мы не чувствуем укусов сотен тысяч комаров, дожди кажутся нам редкими брызгами, а небо — не тем небом, что было дома. Иногда во время сна в постели бывает страшно холодно, и зимой в занесённой доверху казарме можно безнаказанно хранить мороженое мясо. Но сейчас я вспоминаю свою железную кровать с поролоновым тюфяком почти с нежностью. Как вернуться в прежнее состояние сонного оцепенения? Как? Вернуть бы стрелки дня на десять часов назад. Или превратиться в птицу, белку, во что угодно, только не в солдата. А белка действительно была. Я хотел подарить её одной девушке, с которой познакомился в соседней деревне.

Ах, знаете, что такое женское лицо, руки, платье, когда целыми месяцами видишь бетонные перекрытия убежища и глупые стрелки приборов на пульте…

Если снова нам придётся
Выйти в путь-дорогу,
У солдата всё найдётся…

Однажды к нам ходила девушка из этой самой деревни. Она приходила к одному солдату, но мы все считали себя причастными к её появлению. Это был праздник нашего батальона. Нас сводила с ума её белая фигура, скользящая в зелени листьев. Мы с напряжением наблюдали за игрой теней в коленях идущей девушки, как она нагибалась над цветком, и лишались сна во время дежурств.