Читаем Против течения полностью

Вскоре отец от нас ушёл. Мать сказала мне, что он живёт с другой женщиной, и, если я встречу его с ней на улице, то должна крикнуть ей: «Чита.» Мне было жаль отца, и я много плакала тогда. Я видела отца с той женщиной, и ничего ей не крикнула. Она мне почему-то понравилась, и я долго шла за ними, пока они не заметили меня и не позвали. Тогда я убежала, и на бегу мне казалось, что за спиной шелестит красивое платье нашей обидчицы. Больше я отца никогда не видела, потому что он уехал в другой город. Но ещё много времени спустя у меня разрывалось сердце, когда я вспоминала эту красивую, нарядную женщину и видела мою плачущую мать.

Но время летело. Собаки лаяли на звёзды, выкашивалась луговая трава, и в мою маленькую жизнь вошёл тот день, когда снова зазвучало слово «любовь». Это слово я слышала раньше от матери и неминуемо связывала его с отцом, выстрелом из пистолета и слезами. Оно началось вновь со слёз, но, пролившись ими, смягчило грохот моего рушащегося детства. Я училась в первом классе, и однажды на перемене ко мне подошёл мальчик и тяжёлым учебником ударил меня по голове. Я заплакала, а его вывели из класса. Мне было очень больно, но потом я услышала, как позади меня шептались одноклассники о том, что этот мальчик давно в меня влюблён.

«Любовь, любовь…» — шелестели они, и голоса их, завистливые и странные, осушили мои глаза. Разные чувства стеснили мне грудь, и я не находила себе места до конца дня. Я всё ещё чувствовала боль от удара и думала, какая гадость эта «любовь». Но скоро настала та летняя ночь, которая многое мне подсказала. Как-то вечером было особенно жарко, и моя мать вместе с родителями шестилетнего Сашки с нашего двора ушла в кино, а нас уложила спать вместе на открытой веранде, чтобы мы ничего не боялись вдвоём. Раньше я никогда не обращала внимания на шпанливого белобрысого Сашку, и почему мы вдруг начали целоваться, тогда я объяснить не могла. Нас как будто сжали чьи-то руки, протянувшиеся с ласково мерцавшего неба, и мы обнимались и целовались вновь и вновь до полного изнеможения. Мы так и заснули в объятиях друг друга, и опьянение открытием этого нового мира продолжалось и на другой день.

В полуразрушенном доме через улицу, тяжело дыша, мы ломали куклу. Отрывали ей пряди волос, ноги и руки, и вдруг, как вчера, брошенные друг к другу странной силой, снова оказались в объятиях. Он прижимал меня к стене и разглядывал мои волосы, губы и без конца целовал меня снова. И тут раздался скрип досок. Это шёл его отец, который разыскивал нас, чтобы позвать обедать.

А вечером, не в силах справиться с переполнявшим и распиравшим меня пространством, я стала плакать и говорить матери, что Сашка сделал мне больно. Мать купала меня в ванне, но во мне, намыленной с ног до головы, не увидела ужасного волнения, и просто ничего не поняла, так как решила, что речь идёт об обычной детской ссоре. А я пол ночи, закусив подушку зубами, провела в истерике и слезах.

Так началось слово о любви.

Вспоминая последующие дни, я нахожу, что была нелюдимой и угрюмой девчонкой. Я не пыталась анализировать происходящее вокруг, а созерцание почти всегда выливалось в протест против ущемления детской самостоятельности чувств. А когда накатывало такое, как в том разрушенном доме, я уходила на край города к маленькой блестящей речке. Там у меня была заветная полянка, на которой я сбрасывала лёгкое платьишко и часами лежала, опутанная собственным бессилием и бездумьем, глядя в небо. В эти минуты я то, как птица с безумной высоты, видела качающуюся в серебряном тумане Землю и тощую девчонку, лежащую в траве с бессмысленным взглядом, то мне казалось, что я стала травой и тенью моря. По мне ползали муравьи, маленькие луговые паучки, и их прикосновение было продолжением гармонии моего растворения в природе.

Но кончился и этот светлый взгляд времени, и начались наши бесконечные переезды. Мать решила жить вместе со своей старшей сестрой. Мы приехали рано утром в такой же маленький городишко, как и тот, в котором жили. Долго тащились с двумя скучными и ободранными чемоданами по улицам, таким же скучным, и на которых, по-моему, только и можно было, что стричь бродячих собак да сходить с ума от зубной боли. Припоминая наш приход к дому тётки, я всегда вспоминаю картину какого-то среднепьющего русского художника на тему о бедных родственниках, идущих на поклон к богатой родне. Собственно, так оно и было. Своенравная и пережившая двух мужей тётка всегда оставляла последнюю ноту за собой, но тогда нам хотелось видеть, что всё было гораздо более демократично.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии