В Капелле, где находилась одна из аппаратных «Мелодии», он познакомился с необычным рабочим сцены, неким Тагиром, который, видимо, поразил его оригинальным взглядом на мир и отношения между людьми. У Тагира была подруга Татьяна, умная, острая на язык и гордая. Мы вчетвером ездили за город: в Вырицу, в Ушково, где купались и загорали нагишом. Пили сухое вино, пекли на костре картошку, хлеб и даже бутерброды. Дремали под соснами. Фотографировались. Сохранилось какое-то количество нудистских, рискованных и раскованных для того времени слайдов. Возвращались вечером к нам на Шоссе Революции, где я готовила жареную картошку с грибами, открывала «Ланчен мит» (некие венгерские консервы, которые мы потребляли, когда было лень готовить что-либо более изысканное). Аппетит после прогулки у всех оказывался зверским. Как сейчас, вспоминаю один из таких вечеров после возвращения из Ушково. Слушали «Мессу» Л. Бернстайна, буквально впадая в транс.
Тагир и Татьяна были уникальной парой. Она — умна, оригинальна, он — по-восточному замысловат, весь окутан дзэн-буддизмом и, словно паук, окутывает им всех окружающих.
Я в этот вечер, уж, не помню под какую музыку, пускаюсь в пляс только в юбке и бюстгальтере, буквально погружаясь в музыкальный и ритмический экстаз. Все в восторге. А похвала Тагира — дорого стоит!
Потом в Новый год Тагир вдруг явился к нам с новой девушкой — совершенно пустым местом. Она не дерзила Тагиру, как Татьяна, а больше молчала или поддакивала. История Тагира и Татьяны печальна. По крайней мере, мне так видится со стороны. У Тагира сформировалась со временем семья с одной из его пассий, но в итоге он остался один. Татьяна родила сына Ганца от молодого мужа. Сын по достижении зрелого возраста погиб от наркотиков. Татьяна покончила с собой.
5. Библиотечные дни
Замечательным местом, которое мы посещали с Юрой по разным поводам (а до знакомства и жизни с ним — я одна), была наша Санкт-Петербургская академия художеств. Об академических вечерах, спектаклях и малых вечеринках в мастерских я довольно много написала в самых разных своих опусах. Сейчас несколько слов о другом.
Полутёмные коридоры Академии, завораживающий запах разбавителей и масляных красок, винтовая металлическая лестница в конце коридора второго этажа. Иду по коридору, поднимаюсь по каменной спирали плоских ступеней. Гулкие своды, узкие высокие окна, выходящие в круглый внутренний двор. На стенах под стеклом фотографии советских и дореволюционных деятелей искусства, но больше советских. Я ходила сюда изучать историю искусств всех времён и народов, а ещё читать философские сочинения.
Входишь в библиотеку — и сразу попадаешь в особый тёплый, приветливый и мудрый мир. Здесь для меня была одна из чудесных гаваней, где казалось, вот-вот можно познать суть бытия, познать истину.
Юра сразу полюбил «акадэмию», именно так он почему-то произносил это слово. И оно звучало весомо. Мы садились за стол под большим, мягко льющим ровный и желтоватый электрический свет абажуром, медленно переворачивали листы фолиантов, папок с репродукциями. Тогда мы особенно любили импрессионистов, древнюю китайскую графику. Выискивали микроскопические и не цветные картинки Сальватора Дали в захудалых журнальчиках для художников то ли на болгарском, то ли на румынском языках. Нашлась и обширная критическая статья о нём в «Советском художнике». В нём мы, наконец, хоть что-то узнали о сюрреалистах, пусть даже в искажённом варианте. Ведь тогда всё так и было в совдеповских критических статьях — искажения, выборочные данные, а иногда и просто ложь. Заграничные шикарные альбомы сюрреалистов, несомненно, и тогда были в библиотеке, но не для общего обозрения.
В лаборатории Высшей нервной деятельности детей и подростков, в которой я работала после окончания института, мне полагался один библиотечный день в неделю. Я должна была в Публичке изучать «Реферативные журналы» по физиологии. Но я то сидела в зале эстампов или литературы, то углублялась в изучении термодинамики, астрофизики. Меня волновала тема «времени». И я штудировала работы Г. Рейхенбаха, А. Эйнштейна и Н. Козырева. Мы все: я, Юра и Тагир любили эту маленькую книжечку Николая Александровича «Несимметрична механика в линейном приближении» Я переписала её от начала до конца в свою толстую тетрадку. И так она стала доступна друзьям. Только тогда, когда под скрежет глушилок стали выплывать острова ГУЛАГа, то мы узнали, что на одном островке отбывал срок Н. А. Козырев.
Есть священные места Всемирной культуры в Санкт-Петербурге. Одно из таких — Академия художеств. И никакие революции, соцреализмы не смогли выветрить дух истинного искусства из этих стен.
6. Жизнь. Работа. 70-е