Против течения

Тогда же коммуналка пустовала, все двери были настежь. Я облюбовала себе две комнаты напротив наших дверей через коридор. Там-то мы и устраивали в последнее время вечеринки.

7 ноября 1970 г. в «моих» мансардных комнатах, смотрящих в колодец двора, собралась большая компания. Парни были в основном из Академии художеств.

Мы успели уже выпить, смеялись, шумели, студент-биолог, затесавшийся случайно в нашу компанию, пытался что-то сыграть и спеть на своей семиструнной гитаре. Но тут раздался звонок. Я побежала к двери в конце длинного коридора, выходящей на лестничную площадку, над которой находился так называемый «фонарь», то есть застеклённая часть крыши. Такой же фонарь был и в квартире над огромной общественной кухней. Фонари эти создавали призрачное освещение. И вот в таком полусвете-полу-мраке я распахнула двери нашей квартиры перед «Босяками» в сопровождении опекавших их наших герценовок.

Юра поначалу был явно скован, что нельзя сказать о его музыкальном напарнике Кузе, который совсем не «затусовался» в столичной компании. Он тут же потребовал пива, а когда такового не оказалось, то побежал с кем-то из наших парней в «Англетер» (гостиница и ресторан рядом с «Асторией» на Исаакиевской площади), где и раздобыли любимый Кузин напиток. Через некоторое время Кузя стал интересоваться, где тут у нас можно найти «песочек». При этом Юра грозно и презрительно сверкнул на него взглядом из-под ресниц. Я заметила, что ему вообще претит такая развинченность напарника. Морозов пил вино и не пьянел. На вопросы питерцев о Кавказе и осетинах отвечал со скепсисом и сарказмом. Но вообще на слова в тот вечер был скуп, больше наблюдал. И поскольку «Босяки» пришли с гитарами, то их, естественно, попросили спеть.

И вот тут-то всё преобразилось в Юре, словно открылся особый клапан внутренней энергии, силы и страсти. Всё это слилось в его взгляде, движениях, и в том, как он держал гитару, как он взял её, было нечто особенное. Она была его возлюбленной!

Такой слаженной, профессиональной игры, пения на голоса, естественности и искренности исполнения я никогда не слышала ни в каких компаниях. Мы привыкли или к бреньканью или к ритмическим ударам по 2–3 аккордам. И слушать под это сопровождение какое-нибудь унылое завывание, чаще всего это были так называемые «туристские» песни. А тут — соло-гитара, ритм, рифы, ни одной фальшивой нотки. И те песни, которые мурлыкала мне Галка во время наших прогулок по набережным Невы, оказались сложными и красивыми композициями. Особенно мне тогда понравилась и запомнилась «Люси». Мелодия битловская, но меня поразили и слова: «Я хочу тебя обидеть \ Я хочу тебя не видеть, Люси…» Музыка и слова ещё долго звучали во мне исполнением «Босяков».

Песни «Босяков», словно свежий ветер с океана, ворвались в нашу полутёмную разорённую коммуналку. Это были брызги настоящего искусства из его необъятного простора. Меня поразило, как бережно и тонко этот человек по имени Юрий Морозов чувствует звук. Да, напарник Кузя пел и играл неплохо, был музыкален, но задавал тон и выстраивал композиции, бесспорно, Юра. Он был строг с Кузей, и тот как бы слегка побаивался его.

Как-то, уже много позднее, в один из приездов музыкантов из Владикавказа (а тогда г. Орджоникидзе) Кузя сказал мне: «Морозов — злой». Нет, он не был злым, а только очень требовательным и к себе, и к тем, с кем сотрудничал в творчестве. Ну, а 7 ноября вечеринка наша преобразилась. Мы танцевали под живую музыку настоящих музыкантов. Но вот «Босяки» заторопились. Они улетали в ночь на Мин-воды. Я проводила их до нашей сумеречной зоны на лестничной площадке и поцеловала в знак благодарности за музыку Юру в щёку. Мы ещё не стали друзьями.

Это была первая встреча. Внешне он мне понравился: высокий, длинноногий, в светло-серых брюках и почти такого же оттенка свитере, русые волнистые недлинные волосы обрамляли лоб и всё лицо, большие голубейшие глаза, расставленные чуть шире обычного, прямой, но коротковатый нос, белые ровные крепкие зубы, неожиданная улыбка. А когда он смеялся, то словно возвращался в раннее детство, казался совсем простым, своим, добрым. И так было странно, потому что обычно лицо его имело внутреннюю строгость, какой-то налёт спокойной печали. И вдруг… — бах — такой заразительный хохот!

Второй раз «Босяки» приехали в Питер 5 декабря 1970 г., то есть через месяц. В этот раз уже возникла наша любовь и вся последующая переписка, встречи и проводы Юры на аэродроме. А 27 апреля 1971 года состоялась наша свадьба. Юра очень удивлялся, когда я как-то сказала, что 7 ноября его и Кузю рекомендовали мне как женихов с Кавказа для сестёр С. «Вечно девчонки всякую дурь выдумают. Я вообще-то никогда не женюсь», — это он говорил в декабре.

3. Александрия-71