Против Сент-Бёва

И негритянка, и кошка, как на полотне Мане… ^[109]

Впрочем, осталось ли хоть что-то, чего не коснулась бы его кисть? Я опускаю тропики – эта тема его гениальных творений слишком известна, по крайней мере, нам с тобой: мне ведь было так нелегко приучить тебя к стихотворению «Волосы»; но разве не описал он «солнца льдистый диск» ^[110], «полярного ада громады багровой». Если о лунном свете им написаны строки, похожие на камень, в котором, как под стеклянным колпаком, таится кабошон, из которого потом выйдет опал, строки, напоминающие струящийся над морем лунный свет, сквозь который жилкой другой породы – фиолетовой либо золотой – пробивается радужный отлив, подобный лучу Бодлера, совсем по-иному описал он самое луну – «луна сверкала, как литье»^[111]; я не привожу здесь его стихов об осени, заученных нами с тобой наизусть, но его божественные стихи о весне совершенно иные:

Весенний нежный мир уродлив стал и груб ^[112].

Конец Бодлера

Да разве перечесть эти поэтические формы, если всё, о чем Бодлер говорил (а говорил он всей душой), подано им в виде символа, всегда такого материального, такого ошеломляющего, в столь малой степени отвлеченного и при этом использующего самые выразительные, самые употребительные и дышащие достоинством слова?

Бунтарей исповедник, отверженных друг…
Зажигающий смертнику мужества взор —
Не казнимым, но тем, кто казнит, на позор… ^[113]

А вот о смерти:

Смерть – ты гостиница, что нам сдана заране,
Где всех усталых ждет и ложе и обед! <…>
Ты оправляешь одр нагим, как добрый гений;

Святая житница, ты всех равно сберешь;
Отчизна древняя и портик ты чудесный,
Ведущий бедняка туда, в простор небесный! ^[114]

А вот о трубке:

Я раскаляюсь, как печурка… ^[115]

А его женщины, его вёсны с их ароматом, его утра с летящей со свалок пылью, его города, пробуравленные ходами, как муравейники, его сулящие целые миры «Голоса» – и те, что доносятся из книжного шкафа, и те, что несутся впереди корабля, и те, что возвещают: «Жизнь – это сладкий мед, и всё в ней – благодать» ^[116] или призывают:

…Сюда! В любую пору
Здесь собирают плод и отжимают сок ^[117].

Вспомни, им найдены все истинные современные поэтические цвета, и пусть они не доведены до совершенства, но прелестны, особенно розовые с примесью голубого, золотого или зеленого:

Ты вся – как розовый осенний небосклон… ^[118]

Вечер на балконе, розоватый дым… ^[119]

Найти: «усыпанные голубым», «дымка» и все вечера, в описаниях которых присутствует розовый цвет.

Эта вселенная содержит в себе еще одну, упрятанную более глубоко, прибежище которой – запахи. Однако так мы никогда не закончим. Если взять любое из стихотворений Бодлера (не обязательно его возвышенные стихотворения первого ряда, вроде «Балкона» и «Путешествия», одинаково любимые тобой и мной), ты удивишься, наталкиваясь через каждые тричетыре стиха на знаменитые строки – словно бы и не бодлеровские, знакомые, но позабытые, строки-прародительницы что ли, настолько они обобщающи и новы, и тысячи других подобных строк, которые никому не удавалось так блестяще[4] отделать. Вот одна из них:

Или о вечности мечтать, как в полусне? ^[121]

что могла показаться тебе строкой из Гюго. А вот еще одна:

Влечешь глаза мои, как может влечь портрет ^[122],

что могла показаться тебе строкой Готье. А вот еще одна:

Но я б тебя любил – мы оба это знали ^[123],

что могла показаться тебе строкой Сюлли-Прюдома ^[124]. А вот еще такая:

Но от его любви шарахается каждый ^[125] —

ни дать ни взять строка Расина; тогда как

О, как бредовый лоск небытию идет! ^[126] —