Против неба на земле

Приподнимает бровь рукой, чтобы разглядеть незнакомца за рулем. Тяжелые веки смаргивают замедленно. Зелень обжигает, будто взгляд пропущен через волшебный кристалл: свет в глаза, свет из его глаз. И если подставить клочок бумаги, задымится та бумага и сгорит; подставить дощечку – выжжет по дереву письмена-остережения.

– Учитель математики, крохотный еврей Шпиц говорил: «Не удивляйтесь вопросам. Удивляйтесь ответам». Попрошу в машину.

Бормочет – не разобрать:

– Не время… Еще не время…

Идет дальше в поисках надежного пристанища. Вечно блуждающий, насылающий беспокойство на беспечных. К спине привязана плита темного гранита, поверху различимы буквы «пэй» и «нун». Был – не был. Пришел и прошел. След и тень…

Подружки запрыгают по обочине на козьих ножках, погодки, почти близняшки, одинаковые до безобразия. Брючки ниже пупа, намного ниже. Маечки задраны кверху. Промежуток оголен для привлечения взора, но животики не настолько привлекательны, чтобы овладеть вниманием и от пупка обратить взор к лицам. Шпильман во множестве видел их на улицах – слова не перегружены смыслом, поступки просчитываются наперед, встречал повзрослевшими и подурневшими, знает наверняка, какие мужчины их выберут, каких детей выведут в мир для продолжения рода, – про остальное можно догадаться. Подсядут как осядут, опадут плечами, оплывут талиями, жвачка надуется пузырем изо рта, полопается, опадет на губы, опахнув ментолом, – нет, Шпильман, не остановит машину, на Шпильмана не угодишь…

Девочка взмахнет рукой у дороги. Девочку – как не подвезти? Ростом неприметна. Талией тонка. Видом прелестна, задумчивостью своей, чистотой лица, как чистотой помыслов, припухлостью подрагивающих губ, что улыбаются затаенным мечтам. Гладко зачесанные волосы лентой перехвачены на затылке – рыжеватые, вьющиеся, свободно перекинутые через плечо. Ждет мама телефонного звонка. Высматривает юноша, с которым пока незнакома. Подстерегает враг в засаде. Тонкая шея в отложном воротнике, форменная рубашка с погонами, винтовка у колена – М-16, нашивка на рукаве, камушек-гранат в серебряной оправе: ребенок с ружьем, как же тебя защитить?..

– Танцман, – представится Шпильман. – Увеселитель грустных сердец. Рассказ на скорости «От Сарры ушел тусик».

Улыбнется, показав ямочки на щеках, застесняется мужского взгляда, собственного воинственного вида, и защемит сердце, ибо многие дети на подходе, чтобы получить погоны на плечи, винтовку в руки, – поторопись, Танцман, возвесели каждого…

5

От Сарры ушел тусик…

…ушел себе и ушел.

Одни думают, что Тусик – это собака: «Тусик, Тусик, на-на-на!..» Но это не так. Собаку зовут не Тусик, а Тузик, Зузик, Пузик, а то и Тигер – грызливый пес.

Другие полагают, что тусик – это уменьшительно-ласкательное от слова тусовка. Когда собираются вместе, тусик к тусику, и весело проводят время.

Третьи – и только третьи! – знают наверняка, что тусик – это часть человеческого тела, на которой сидят. Но если это так, – а это так, и никак не иначе, – та часть, на которой сидят, может уйти от Сарры лишь вместе с Саррой, а если она не пожелает, то тусик самостоятельно никуда не уйдет.

Повторяем: от Сарры ушел тусик. Не испросив разрешения. Не предупредив заранее. Как неродной.

Причин было немало. Во-первых, Сарра любит залезать на родительскую кровать, подпрыгивать на ее пружинном матраце, с маху опускаться на тусик, а тусики от этого страдают. Во-вторых, Сарра обожает кататься на велосипеде, подскакивать на всяких выступах, вскрикивать от удовольствия под каждый подскок, а тусику – терпеть эти мучения, тусики этого не переносят. В-третьих, Сарра смотрит по телевизору занимательные передачи, которые доступны для обозрения глазам, носу, даже ушам, но тусику ничего не видно, и это нестерпимо. А в кино! А на концерте! Где певцы с танцорами и где он?!.

Столько причин для неудовольствия: каждый ушел бы на его месте, – вот он и ушел. Предлагать себя в тусики. Всякому нескачливому, непрыгливому, безвелосипедному хозяину, у которого тусики живут припеваючи.

Шел – жаловался:

– Всё лучшее у Сарры в верхней части тела – для распознания вкуса и цвета, запаха и звука. А нам, что остается нам?..

Шел – важничал:

– Я случайно родился тусиком. Мог стать рукой. Головой. Носом. Глядел бы на всё сверху вниз…

Шел – взывал:

– А ну, кому тусик? Молодой! Симпатичный! Почти неношеный!..

Собрались вокруг звери – у каждого свой тусик, начали его укорять:

– Значит ли это, что нижние части тела следует презирать? Которые исторгают и очищают? Нет, не значит.

Стыдить его начали:

– Ты думаешь, другим просто? Ногам – легко ли нести на себе Сарру? Рукам – таскать тяжеленный портфель в школу и обратно? Губам – шевелиться, когда она говорит? Векам – моргать? Сердцу – работать без отдыха? Если все уйдут, что от Сарры останется? Одно имя.

Тусик стал оправдываться:

– А чего она падает на меня? Чего подскакивает? Думаете, приятно?

– А я-то, – сказал заячий тусик. – Того и гляди, лиса укусит. Голове хорошо – она впереди бежит, а хватать будут меня. Ноги еще скачут, глаза глядят, уши слушают, а тусик уже съели…