Против часовой стрелки

Да, три года назад. Володя только-только определился в статусе дочкиного жениха, и как раз тогда произошел тот мерзкий, уродливый случай… Почему — случай? Случай — это что-то неожиданное, а там… Одним словом, жених этот отхлестал будущую падчерицу ремнем, и не только в присутствии Тайки, но и с ее безусловного согласия. Что выяснилось несколькими днями позже, когда Матрена потребовала у любимой внучки объяснений, как только та перешагнула порог.

Объяснение прозвучало настолько ошеломляюще, что Ирина с матерью озадаченно молчали и смотрели на Тайку во все глаза. Фактически ребенок растет без надлежащего воспитания. Ребенок запущен донельзя (Матренины брови гневно взлетели); ребенок растет вне здорового детского коллектива. «Как же ты сама без этого вшивого коллектива выросла?» — гневно вставила Матрена, но Таечка смотрела куда-то между матерью и бабкой, ни с кем не встречаясь взглядом. Да-да, ребенок не может постоянно находиться в окружении взрослых. Тайка привычно похрустывала пальцами и часто повторяла слово «фактически». Ее, любящую мать, фактически лишили возможности влиять на собственного ребенка; она, родная мать, фактически бесправна. Теперь, когда она фактически начинает строить новую семью, именно она, мать, намерена решать судьбу ребенка. «Ремнем?!» — опять загремела Матрена. «Внушением, — с достоинством ответила внучка. — Я не виновата, что время упущено, и ребенка фактически надо перевоспитывать». Выяснилось, что раньше ее не подпускали к родной дочери, но такая ситуация нетерпима, и отныне…

«Ты матке своей спасибо должна сказать, что ребенка твоего растит, а радио мы у Надьки можем послушать, — прервала бабка, — Бог знает что мелешь. А чтоб хахаль твой, пока я жива, сюда ни ногой. И к месту!» Повернулась к Ирине: «Что молчишь? Нечего сказать?»

Сказать было нечего.

«Пока я жива», увы, длилось недолго. За этот короткий промежуток времени — казалось, от стен еще отскакивает слово «фактически» — Тайка устроила дочку в здоровый детский коллектив и объявила, что забирает ребенка к себе, якобы по причине близкого расположения детского садика, но фактически, Ира была уверена, чтобы просто настоять на своем.

Больную Матрену перевезли к Тоне, где был не только комфорт, но и квалифицированный уход. Рак злобно пожирал тело, не осмеливаясь посягнуть на волю и ум. Труднее всех было сестре: она почти не отлучалась от матери. Ирина жила на два дома, по большей части у Тайки, опасаясь новых столкновений дочкиного жениха с Лелькой. Та, в свою очередь, не ложилась спать без бабушки: так много надо было рассказать.

Два года назад мать схоронили, а Таечка вышла замуж. Молодой муж переселился в крохотную Тайкину квартирку со всем своим «приданым»: валторной в твердом черном футляре и ободранным чемоданом с вещами. Самое время было бы пожелать совета да любви и вернуться к себе на Московскую, но молодая пара рьяно взялась за Лелькино воспитание.

Первый шаг сделал отчим — стал называть ее полным именем: Ольга.

— А как меня зовут? — спросил он у «Ольги».

— Володя, — ответила Лелька, удивляясь глупому вопросу.

— Меня называй «папа», — снисходительно объявил тот, — «Володя» — так только взрослые говорят.

— Я уже взрослая, я в следующем году в школу пойду, — не сдавалась девочка.

— Ну и воспитание… — это было сказано уже не ей, а Таечке.

Та сокрушенно качала головой и слабо улыбалась.

Слово «папа» так и не вошло в Лелькин лексикон. Она вообще старалась обращаться либо к бабушке, либо к матери.

Ирина чувствовала себя у дочки очень напряженно и неуместно. Зять любил острить, но остроты не вызывали у нее ожидаемой реакции, и он обижался. Подробно рассказывал об оркестре, в котором играл, о «наших ребятах», о том, как дирижер придирается не по делу и как он, Володя, ставит его на место. Иру, в свою очередь, раздражала грязь в квартире: промасленные пакеты, грязная посуда с засохшими кляксами горчицы, горелые спички на полу и на подоконнике единственного окна. Угнетала теснота, вечный полумрак и сырость двенадцатиметровой комнатенки, где они ютились вчетвером. Входя, она торопливо подметала, убирала, мыла… Грязное белье громоздилось прямо на полу, за кухонной дверью.

— Смотри, Тайка, сколько белого; давай стирку сделаем, как можно на полу держать, — предложила как-то.

— Делать мне больше нечего, — обиделась Таечка.

— Поможешь мне, — сдержалась мать. — Попроси Володю, пусть бак от меня привезет, а то кипятить не в чем.

— Володю? — вскинулась дочь, — что, Володя тебе ишак, что ли?!